деться, как позабыть себя. Праздно вращается на устах бескрылая молитва… Но храни вас бог и да соделает вам легким то, что для других трудно, сподобивши вас быть во всем ему угодной. А меня не забывайте в молитвах.
Ваш весь Н. Г.
Перецелуйте всех ваших.
М. И. ГОГОЛЬ
Москва. 11 <февраля>. 1850
Давно не получал от вас писем, почтеннейшая матушка. Здоровы ли вы и как у вас? Я не знаю до сих пор, благополучно ли вы возвратились из Кагорлыка в Василевку. Я кое-как живу, но прихварываю больше эту зиму, чем прежнюю. Как видно, холодный климат меня прижимает. А может быть, и оттого, что сам не живешь и не молишься, как следует. Я получил много от бога и должен бы быть лучше вас всех, но ежеминутно убеждаюсь, что я хуже вас всех. А потому нужно терпеливо нести болезни, как должное и праведное наказанье. Молитесь обо мне все вместе и будьте здоровы.
Ваш весь Н. Г.
Ничего еще не могу сказать верного насчет помещенья Эмилии. Любезному племяннику хотел было писать, но отлагаю до следующего раза. Покуда обнимаю заочно всех вас.
А. О. СМИРНОВОЙ
Москва. 11 <февраля> 1850 года
В какое время пришло ко мне милое письмо ваше! Сам болен, изнемогаю духом, сам требую молитв и утешения и не нахожу нигде. О, как трудно быть тому, кто не умеет быть в боге! [в боге, подобно мне] Чувству<ю> это во всей силе на себе. С болезнью моей соединилось такое нервическое волнение, что ни минуту не посидит мысль моя на одном месте и мечется, бедная, беспокойней самого больного. Верю только тому, что бог милосерд и что строит всегда лучше того, как замышляем мы. [Далее начато: Проб<овал>] О, не смущайтесь, что могут нанести вам всякие неприятности жизни! Путь наш должен быть пред богом, а не пред людьми. Если мы чисты, если правы пред богом, кто может из людей опорочить нас, заклеймить пятном наше имя? А скорби? Но если уже сам спаситель сказал, что только ими очищается душа, как же быть без них? Где же человеку показать величие души, как не в минуты невзгоды? Всюду скорби; на кого ни погляжу, всякий скорбит; я сам так скорблю, что не в силах и молиться. Твержу ваше имя всякий день, но что это за молитва бескрылая! О, спаси вас бог, спаси, покрый, осени [проведи] святым щитом своим, проведи сквозь эту ничтожную, пугающую тревогу здраво, цело, со внесеньем богатых сокровищ в вашу испытанную бедами душу! Прощайте! Да не смущается сердце ваше!
Ваш весь Н. Г.
Болезнь отнимает силы думать теперь о приезде; но если станет лучше и доктор позволит… Впрочем, говоря откровенно, не знаю, чем могу быть вам нужен теперь. Думаю даже, не повредил бы чем-нибудь мой приезд; пойдут еще новые какие-нибудь нелепые слухи. Верьте, однако ж, тому, что сердцу было бы очень сладко, если бы бог сподобил меня быть каким-нибудь орудием к вашему утешенью. Зачем же не обратиться нам прямо к тому, кто сам просит нас и увещевает к нему обращаться? С богом же снова в путь ваш! Глядите твердо кверху и да не смущается ваше сердце! Всё нечистое пронесется мимо!
Н. Н. ШЕРЕМЕТЕВОЙ
11 февр<аля> 1850 <Москва>
Мне сегодня опять как-то не весьма хорошо, прошу вас покрепче обо мне помолиться.
Весь ваш Н. Г.
На обороте: Надежде Николаевне Шереметьевой.
К. С. АКСАКОВУ
<Первая половина февраля 1850. Москва.>
Зайдите ко мне, любезнейший Константин Сергеевич, я прихворнул и не выхожу. Навестить больного все-таки доброе дело.
Ваш весь Н. Г.
На обороте: Константину Сергеевичу Аксакову.
Филипповск<ий> переулок, в доме Высоцкого.
С. Т. АКСАКОВУ
<Середина февраля 1850. Москва.>
Чувствую лучше. Простуда и жар в голове уменьшается. Овер одобрил всё, сделанное моим доктором. Надеюсь если не сегодня, то завтра выйти на воздух. Рад, что вы также чувствуете лучше. За всё слава богу.
Ваш весь Н. Г.
На обороте: Сергею Тимофеевичу Аксакову.
А. М. МАРКОВИЧУ
<Середина февраля 1850. Москва.>
Вашу фамилию мне переврали. Я сижу больной и не могу видеть многих, но вас бы принял и с удовольствием побеседовал бы. Итак, не будете ли так добры, чтобы навестить больного, вам искренно преданного и вас искренно любящего.
