Джоанна потрясенно уставилась на нее:
– Так ваш муж…
Глаза леди Нины цвета небесной лазури вдруг подернулись печалью, и в них заблестели слезы. Она смахнула их и кивнула с несчастным видом:
– Да, мой покойный муж – Гидеон Камерон. Тот самый человек, которого убил ваш дед.
– Мой дедушка не убивал вашего мужа! – уверенно заявила Джоанна. – Он убивал только в бою и только защищая свою жизнь.
– Гидеон был убит ударом в спину, – сказала Нина со спокойной уверенностью. – Не знаю, что там насчет защиты жизни, но истинный джентльмен никогда не ударит в спину человека, который этого не ожидает.
– Если на Гидеона напали сзади, – голос Джоанны звенел от возбуждения, – то это только доказывает, что дедушка не мог этого сделать. А из-за того, что ваша семья ошибочно обвинила его, мой дед был отвезен в Эдинбург и безвинно казнен за преступление, которого он не совершал.
Рори и Алекс вошли в кухню как раз вовремя, чтобы услышать последние слова Джоанны. Оба мужчины промокли до нитки и; выглядели весьма хмурыми. Стоя возле двери, они словно принесли с собой холод, и атмосфера на этой, еще совсем недавно такой уютной, кухне вдруг сделалась напряженно ледяной, несмотря на горящий очаг.
– Ты не права, Джоанна, – мрачно и довольно резко сказал Рори. – У нас есть неопровержимые доказательства вины Красного Волка.
Возмущенная тем, что он так бессовестно лжет, обвиняя ее дорогого деда, Джоанна оперлась руками о стол и с яростью взглянула на мужа:
– Я этому не верю!
Алекс подошел к леди Нине и бережно обнял ее за плечи, предлагая поддержку и утешение. В его глазах ясно читалась тревога.
– Это очень болезненный разговор для Нины, – сказал он тихо. – Но вы должны знать правду, леди Джоанна. Отрубленная голова Гидеона была доставлена в поместье Арханкери завернутой в плед Макдональдов, сколотый брошью с эмблемой клана.
– Но это же ничего не доказывает! – возразила Джоанна. – Многие Макдональды носят такие броши. И к тому же ее могли стащить.
Рори принял более устойчивую позу, чуть расставив ноги и скрестив на груди руки. На его губах заиграла усмешка.
– Да, но ею было приколото собственноручное послание от Сомерледа Макдональда.
Джоанна сорвала с себя фартук и со злостью швырнула его прямо на готовое тесто.
– Ты лжешь! – крикнула она.
Изабелл улыбнулась и с невозмутимым, даже каким-то отрешенным видом сложила руки на груди.
– Это правда, Джоанна Маклин. И здесь, возле этого самого стола, где лежала голова моего брата, ваш муж и два его брата поклялись предать Красного Волка из Гленко в руки правосудия.
Дрожа от ярости, Джоанна с силой сжала руки. Слезы жгли ей глаза, но она не хотела выказывать слабость перед врагами ее деда, перед врагами ее клана. Она прямо встретила их взгляды, стремясь показать, что она настоящая Макдональд, достойная носить это славное имя.
А затем она повернулась к своему мужу и, гордо задрав подбородок, заявила с холодным презрением:
– Я хочу немедленно уехать к себе домой, в Кинлохлевен.
Рори сжал челюсти и не менее ледяным тоном ответил:
– Мы вернемся домой тогда, когда я найду это нужным, Джоанна, и ни минутой раньше.
Нина с удивлением взглянула на Рори, затем снова перевела взгляд на свою дрожащую гостью, и в ее добрых глазах появилось выражение сострадания. Со своими светлыми волосами и кремовой кожей она показалась сейчас Джоанне настоящим ангелом-утешителем.
Но Джоанна Макдональд не нуждалась в жалости этой женщины. Ей ничего не нужно было от Камеронов. Она свято верила в невиновность своего деда. В своей жажде мщения эти люди отправили на казнь ни в чем не повинного человека. Это они, а вовсе не она были достойны жалости.
– Если бы я знала, что вы думаете о моем дедушке, – процедила она сквозь зубы, – я бы скорее легла спать на обочине дороги, чем вошла в ваш дом.
И прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово, Джоанна резко развернулась и выбежала из кухни.
Вместо того чтобы возвращаться в спальню, куда мог следом прийти Маклин, Джоанна отправилась в большую гостиную на втором этаже, дверь в которую была широко распахнута. Она надеялась избежать разговора с мужем до тех пор, пока полностью не успокоится и хорошенько все не обдумает.
Она ни на миг не сомневалась в невиновности своего деда. За день до казни ей разрешили короткое свидание с ним. Он тогда нежно прижал ее к себе и все говорил, как любит и гордится ею. Джоанна не могла до сих пор вспоминать эти минуты без слез. А на прощание он сказал ей: «Голубка моя, верь мне. Я клянусь могилой твоего отца, что невиновен в этом жестоком, бесчестном убийстве. Я не убивал Гидеона Камерона».
Джоанна смахнула слезы и огляделась. В комнате царил полумрак. Тяжелые шелковые шторы на высоких стрельчатых окнах были задернуты, и сквозь узкие щели сюда проникали лишь тоненькие лучики серого утреннего света. Но ни одной свечи в комнате не горело.
