А вот генерал Андерс — имеет, причём прямое.
Глава 15
Нюрнбергская ошибка…
Ещё жив был Гитлер, а британский премьер-министр Уинстон Черчилль в апреле 1945 года распорядился о подготовке плана войны против СССР. Да и американцы форсировали работы над атомной бомбой явно не ради уже фактически разбитой Германии. Ничего нового и неожиданного в этом не было — с какой, собственно, стати западным государствам менять стратегию? Всё шло по плану: сперва натравить друг на друга Германию и СССР, потом добить победителя.
Естественно, эти планы не являлись тайной для советского руководства — шила в мешке не утаишь. Более того, если рассматривать вторую половину Великой Отечественной войны как ещё и предвоенный период — подготовку к грядущей схватке — то многие действия советского правительства получают новое и интересное освещение…
Считается, что «холодная война» началась с речи, произнесённой Черчиллем 5 марта 1946 года в американском городе Фултоне. Но, по некоторым данным, послевоенные британские планы лежали на столе у Сталина ещё до ялтинской конференции. А по большому счёту, они были известны ещё с предвоенных времён — Британия не имела привычки менять свои интересы, что же касается США, то как нарождающийся американский глобализм мог стерпеть конкурента? Тем более недвусмысленно дающего понять, что он намерен объединить вокруг себя страны, которые должны служить дойной коровой для «золотого миллиарда»?
Катынская тема была неплохим отравляющим веществом в арсенале психологической и идеологической войны, однако существовало препятствие — Нюрнбергский процесс. Чтобы в дальнейшем успешно использовать геббельсовскую провокацию, её надо было провалить в Нюрнберге. И это вполне удалось. Правда, не без «содействия» советского обвинения, которое было подготовлено из рук вон плохо.
С учётом того, что главным обвинителем от СССР в Нюрнберге был прокурор Украины Роман Руденко, впоследствии отметившийся на ниве фальсификации «дела Берии»[133], оно и неудивительно. «Дело Берии» было сляпано не только с редкостным по силе пренебрежением к здравому смыслу, но и чудовищно непрофессионально, что свидетельствует о чисто юридической квалификации автора. Есть данные, что Вышинский после провала в Нюрнберге чуть ли не материл товарища Руденко открытым текстом — но этим дела было уже не поправить [134].
В качестве основного доказательства обвинение выставило отчёт «комиссии Бурденко». Оно бы и ничего, материал добротный, но советские прокуроры, основываясь на показаниях трёх работавших на даче девушек, предъявили обвинение «командиру штаба 537-го строительного батальона подполковнику Арнесу» — как следовало из показаний свидетельниц. Это и стало первой и главной ошибкой, за которую не преминула зацепиться защита[135].
«Штамер (
В нём содержатся два утверждения: первое — время расстрела пленных польских офицеров падает на осень 1941 года; второе утверждение заключается в том, что убийство было произведено германским военным органом с кодовым названием „штаб 537-го строительного батальона“».
Как выяснилось на процессе, на самом деле в Козьих Горах стоял не стройбат, а полк связи, командиром его был полковник Аренс (а не подполковник Арнес), который прибыл под Смоленск лишь в ноябре 1941 года. Естественно, защита ухватилась за эти несовпадения и, разматывая дело дальше, легко показала, что расстрел польских офицеров немецкими связистами обвинение доказать не сумело.
Почему так получилось, понять нетрудно. Девушкам при найме на работу как-то забыли представить командование полка и убедиться, что они правильно выучили фамилии и звания. Они, изъясняясь с завхозом на ломаном русско-немецком, постепенно узнавали какие-то имена, и что узнали, то и запомнили, а за два последующих года у них в голове всё ещё и изрядно перепуталось… Чекисты, допрашивавшие их осенью 1943 года, зафиксировали показания, остальное — не дело НКВД. Но прокуроры должны же головой думать, а если самим трудно, хотя бы с военными проконсультироваться! Ну какие хоть из строителей, хоть из связистов расстрельщики? В эти части набирали солдатиков «третьего сорта», без пяти минут нестроевиков. Оно конечно, огневая подготовка им была положена, но в армии и у повара ружье есть, однако если кто думает, что тому же повару (или связисту) можно приказать, и он профессионально перебьёт несколько тысяч человек из пистолета в затылок…
Естественно, это обвинение защита легко отбила. Сам Аренс заявил (и мог доказать) что действительно появился в Козьих Горах лишь в ноябре. До Аренса полком командовал полковник Беденк, против которого и вообще ничего не было. Да и другим названным свидетельницами по именам офицерам обвинение не смогло предъявить ничего.
Казалось бы, это не так важно — кто именно из людей, носивших немецкую военную форму, отдал приказ и кто его выполнял. Не один, так другой, в конце-то концов… Однако, легко отбив обвинения против связистов, защита (при полном благодушии трибунала) перешла в наступление и стала доказывать, что ни польских военнопленных под Смоленском, ни расстрела в Козьих Горах осенью 1941 года не было вообще.
«В качестве момента совершения преступления указывается осень (
Следующие обстоятельства говорят против того, что соединение 537 или какая-нибудь другая воинская часть, участвовала в преступлениях:
Польские военнопленные, очевидно, попали в руки немцев, находясь в трёх лагерях западнее Смоленска. Таким образом, они стали немецкими военнопленными. О захвате их в плен необходимо было сообщить Центральному фронту. Такое сообщение, согласно показаниям свидетеля Эйхборна, не поступало».
Свидетель Рейнгард фон Эйхборн в начале войны был командиром взвода, к концу дослужился до старшего лейтенанта. Служил при начальнике связи группы «Центр» генерале Оберхойзере референтом по телефонной связи.
«Вопрос. Вы что-нибудь слышали о том, что в 25–45 километрах западнее Смоленска находились три русских лагеря для военнопленных польских офицеров и что затем эти лагеря попали в руки к немцам?
Эйхборн. Нет, я никогда не слышал ничего о лагерях для польских офицеров или для польских военнопленных.
Вопрос. Вашему фронту что-нибудь сообщалось о взятии в плен таких польских офицеров?
