видели, что-то знают» и которые в каждом деле непременно находятся. В своё время, когда наши кинематографисты ещё не ставили мордобой превыше интеллекта, у нас сняли множество хороших детективов по реальным уголовным делам, где досконально и грамотно был показан процесс расследования и в том числе опрос населения.
«Присутствие в указанных выше районах польских военнопленных подтверждено многочисленными показаниями свидетелей, наблюдавших военнопленных поляков на протяжении 1940–1941 гг. как до оккупации Смоленска немцами, так и в первые месяцы после оккупации, до сентября месяца 1941 г. включительно.
После этого срока никто военнопленных поляков в этом районе не видел.
Так, например, дежурный на ст. Гнездово Савватеев И. В. на допросе от 16 октября 1943 года показал:
„Мне известно, что польские военнопленные, следовавшие в 1940 году через станцию Гнездово, использовались на дорожных работах в нашем районе. Я лично несколько раз в 1940 и 1941 гг. видел, как работали на шоссе польские военнопленные…
После прихода немцев в Смоленский район я встречал группы польских военнопленных в августе- сентябре 1941 года, под конвоем направлявшихся к лесу Козьи Горы“.
Священник Городецкий В. П. на допросе от 30 ноября 1943 г. показал:
„Я лично видел осенью 1941 года, как немцы гнали по шоссе группы военнопленных поляков, их сопровождал усиленный конвой“.
Свидетельница Базекина А. Т., бухгалтер отделения Госбанка. В Смоленске на допросе от 21 ноября 1943 года показала:
„Вскоре после занятия Смоленска немцами я видела польских солдат и офицеров, которые работали по очистке и ремонту дорог. Они были одеты в польскую форму, и их охраняли немецкие солдаты. Я их видела партиями человек по 30. Это относится к периоду осени 1940 года. И потом я их не встречала“».
Это три свидетельства, а было их много больше.
А кроме того, поляки ведь ещё и бегали! И, естественно, пытались искать помощи у местного населения. Учительница начальной школы деревни Зеньково в августе 1941 года встретила такого беглеца.
«Поляк был в польской военной форме, которую я сразу узнала, так как в течение 1940–41 гг. видела на шоссе группы военнопленных поляков, которые под конвоем вели какие-то работы на шоссе… Поляк меня заинтересовал потому, что, как выяснилось, он до призыва на военную службу был в Польше учителем начальной школы. Так как я сама окончила Педтехникум и готовилась быть учительницей, то потому и завела с ним разговор. Он рассказал мне, что окончил в Польше учительскую семинарию, а затем учился в какой-то военной школе и был подпоручиком запаса. С начала военных действий Польши с Германией он был призван на действительную службу, находился в Брест-Литовске, где и попал в плен к частям Красной Армии… Больше года он находился в лагере под Смоленском.
Когда пришли немцы, они захватили польский лагерь, установили в нём жёсткий режим. Немцы не считали поляков за людей, всячески притесняли и издевались над ними. Были случаи расстрела поляков ни за что. Тогда он решил бежать. Рассказывая о себе, он сказал, что жена его также учительница, что у него есть два брата и две сестры…»
На следующий день, перед уходом, поляк назвал свою фамилию, которую Сашнева записала в книге Ягодовского «Практические занятия по естествознанию». Книгу эту она представила комиссии — в ней на последней странице и вправду имелась запись:
«Лоек Юзеф и Софья. Город Замостье, улица Огородная, дом № 25».
В опубликованных немцами списках расстрелянных весной 1940 года поляков под № 3796 значится Лоек Юзеф, лейтенант…
Среди вещественных доказательств НКГБ представил блокнот смоленского бургомистра Меньшагина, который после освобождения был обнаружен в делах городской управы. Содержал он 17 страниц и был заполнен различными служебными заметками, датированными от первых дней августа до ноября 1941 года. Среди этих заметок, по-видимому, сделанных на каком-то совещании у немецкого начальства, вслед за указаниями относительно евреев, большевиков, лиц немецкого происхождения и пр. вдруг проскальзывает:
«…всех бежавших поляков военнопленных задерживать и доставлять в комендатуру».
Эта фраза найдена на странице 10 и датирована 15 августа 1941 года.
Специальная Комиссия в своих документах говорила о многочисленных облавах на поляков, которые проводились по деревням.
«Свидетель Картошкин И. М., плотник, показал:
„Военнопленных поляков осенью 1941 года немцы искали не только в лесах, но и привлекалась полиция для ночных обысков в деревнях“.
Бывший староста деревни Новые Батеки Захаров М. Д. показал, что осенью 1941 года немцы усиленно „прочёсывали“ деревни и леса в поисках польских военнопленных.
Свидетель Даниленков Н. В., крестьянин колхоза „Красная Заря“, показал:
„У нас производились специальные облавы по розыску бежавших из-под стражи военнопленных поляков. Такие обыски два или три раза были в моём доме. После одного обыска я спросил старосту Сергеева Константина — кого ищут в нашей деревне. Сергеев сказал, что прибыл приказ из немецкой комендатуры, по которому во всех без исключения домах должен быть произведён обыск, так как в нашей деревне скрываются военнопленные поляки, бежавшие из лагеря. Через некоторое время обыски прекратились“.
Свидетель Фатьков Т. Е., колхозник, показал:
„Облавы по розыску пленных поляков производились несколько раз. Это было в августе-сентябре 1941 года. После сентября 1941 года такие облавы прекратились, и больше никто польских военнопленных не видел“».
В блокноте смоленского бургомистра чуть ниже первой записи о поляках была вторая:
«Ходят ли среди населения слухи о расстреле польских военнопленных в Коз. Гор. (
(Умнов был начальником русской полиции Смоленска.)
Здесь, правда, не указано время и место расстрела. Но если поляков убили чекисты в марте 1940 года, то на кого тогда устраивали облавы немцы по смоленским деревням? Для борьбы с призраками, кажется, принято обращаться не к полиции, а совсем в другие структуры?
Расстрел
