работы местное население или военнопленных. Что бы ни твердили нынешние мастера культуры, отношения местного населения и оккупантов были далеко не безоблачными, а пленные содержались в жутких условиях, любви к своим тюремщикам не испытывали ни малейшей и могли выразить свой протест и свою ненависть хотя бы таким способом.
Впрочем, есть и ещё одно прозаичное соображение: при правильном расположении повышается вместимость могил. Если их для усиления масштаба зверств решили пополнить, то должны были укладывать покойников очень аккуратно. Зачем НКВД нужны такие драматические эффекты, опять же неясно. А немцам? Сие вполне понятно: именно для драматического эффекта.
Кстати, к чему в могиле лестница? Кто и зачем туда лазал и что этот «кто-то» там забыл?
Немцы просто проигнорировали проблему изменения почерка убийц. Наши тоже на ней не останавливались, хотя внимание обратили.
«Потёмкин. Можно было из обозрения могил вынести такое решение, что немцы предварительно производили какие-то работы над трупами, что производили складывание трупов в определённом порядке?
Зубков. В левой могиле наблюдалась симметричность. Там видно было несколько рядов. А в правой все трупы лежали со связанными руками, лежали в полном беспорядке.
Потёмкин. А в большой могиле трупы лежали по порядку?
Зубков. Да».
Впрочем, достаточно быстро отыскались хоть и косвенные, но свидетельства того, что трупы действительно вытаскивали из могил ещё до их официального вскрытия.
Как готовилась катынская сенсация
…В начале марта 1943 года немецкие власти отобрали в лагере № 126, находившемся в Смоленске, 500 наиболее здоровых военнопленных, якобы на окопные работы. Никто из них больше в лагерь не вернулся, хотя обычно взятые для работ люди возвращались. Чекисты превзошли в занудстве самих себя: даже этот факт устанавливают не менее десятка свидетелей.
Куда же делись эти пятьсот человек?
Александра Московская, 1922 г. р., во время оккупации работала на кухне немецкой воинской части. 5 октября 1943 г. она по своей инициативе обратилась к представителям ЧГК и рассказала, что в марте 1943 года утром, перед тем как отправиться на работу, пошла в сарай за дровами и обнаружила там бежавшего военнопленного.
«Его фамилия Егоров, зовут Николай, ленинградец. С конца 1941 года он всё время содержался в лагере для военнопленных № 126 в городе Смоленске. В начале марта 1943 года он с колонной военнопленных в несколько сот человек был направлен из лагеря в Катынский лес. Там их… заставляли раскапывать могилы, в которых были трупы в форме польских офицеров, вытаскивать эти трупы из ям и выбирать из их карманов документы, письма, фотокарточки и все другие вещи. Со стороны немцев был строжайший приказ, чтобы в карманах трупов ничего не оставлять. Два военнопленных был расстреляны за то, что после того, как они обыскали трупы, немецкий офицер обнаружил у трупов какие-то бумаги.
Извлечённые из одежды, в которую были одеты трупы, вещи, документы и письма просматривали немецкие офицеры, затем заставляли пленных часть бумаг класть обратно в карманы трупов, остальные бросали в кучу изъятых таким образом вещей и документов.
Кроме того, в карманы трупов польских офицеров немцы заставляли вкладывать какие-то бумаги, которые они доставали из привезённых с собой ящиков или чемоданов…
Часть военнопленных была занята тем, что откуда-то по ночам возила сотни трупов, которые складывались в могилы вместе с ранее выкопанными трупами. Для этой цели ямы расширялись.
Все военнопленные жили на территории Катынского леса в ужасных условиях, под открытым небом и усиленно охранялись. Кормили плохо.
Егоров говорил о своих переживаниях, об ужасных ощущениях, когда возишься с трупами, дышишь их запахом. Он с ужасом думал, что не выдержит и сойдёт с ума, и твёрдо решил при первом удобном случае бежать, о чём договорился с другими военнопленными, близкими товарищами по лагерю. Их было вместе с ним пять человек. Они тщательно присматривались к обстановке, пытаясь найти возможность использовать какой-нибудь промах охраны и бежать. Однако это не удавалось.
Лишь в самую последнюю, в самую страшную ночь он бежал один. Дело было так:
В начале апреля месяца 1943 года все работы, намеченные немцами, видимо, были закончены, так как три дня никого из военнопленных не заставляли работать. Обессиленные, изголодавшиеся, они лежали группами на земле возле того места, которое было отведено им в Катынском лесу „для отдыха“.
Вдруг ночью их всех без исключения подняли и куда-то повели. Охрана была усилена. Егоров заподозрил что-то неладное и стал с особым вниманием следить за всем тем, что происходило. Шли они часа 3–4 в неизвестном направлении. Остановились в лесу на какой-то полянке у ямы. Он увидел, как группу военнопленных отделили от общей массы, погнали к яме, а затем стали расстреливать.
Создалась крайне напряжённая обстановка, военнопленные заволновались, зашумели, задвигались. Недалеко от Егорова несколько человек военнопленных набросились на охрану, другие охранники побежали к этому месту. Егоров воспользовался этим моментом замешательства и бросился бежать в темноту леса, слыша за собой крики и выстрелы. Напрягая силы, ему удалось скрыться от преследования.
Два или три дня Егоров скрывался в лесу. Видел неподалёку деревню, но не решился туда зайти, учитывая, что в окрестных селениях его будут особенно усиленно разыскивать. Потом ночью вышел из леса и пробрался в Смоленск.
После этого страшного рассказа, который врезался в мою память на всю жизнь, мне Егорова стало очень жаль, и я просила его зайти ко мне в комнату отогреться и скрываться у меня до тех пор, пока он не наберётся сил. Но Егоров не согласился, сказав, что ему нельзя задерживаться и что он не хочет подвергать меня опасности, так как немцы, обнаружив его у меня на квартире, могут меня также расстрелять. Он сказал, что во что бы то ни стало сегодня ночью уйдёт и постарается пробраться через линию фронта к частям Красной Армии или уйти к партизанам.
На прощанье Егоров сказал, что никогда не забудет меня и после войны, если будет жив, обязательно приедет в гости.
Но в этот вечер Егоров не ушёл. Наутро, когда я пришла проверить, он оказался в сарае. Как выяснилось, ночью он пытался уйти, но после того, как прошёл шагов пятьдесят, почувствовал такую слабость, что вынужден был возвратиться. Видимо, сказалась длительная голодовка в лагере и голод последних дней. Мы решили, что он ещё день-два побудет у меня с тем, чтобы окрепнуть.
Накормив Егорова, я ушла на работу.
Когда вечером я возвратилась домой, мои соседи… сообщили мне, что днём во время облавы немецкими полицейскими в моём сарае был обнаружен пленный красноармеец, которого они увели с собой».
По этому поводу девушку тоже забрали в гестапо, но ей удалось отбиться от обвинений, утверждая, что она ничего не знала о пленном. Тот её тоже не выдал, и Московскую выпустили.
Существуют и другие показания о том, что немцы возили по Смоленской области трупы. П. Ф. Сухачев, 1912 г. р., — инженер, бывший военнопленный лагеря № 126. Как специалист, он был направлен немцами на работу — механиком на смоленскую городскую мельницу. Он тоже обратился в Комиссию по своей инициативе 8 октября 1943 года.
