непрерывно наблюдать за личной жизнью какого-нибудь кита, то уже через неделю ему надоело бы это занятие.
Солнце снова встает над морем; маленький кашалот сегодня в игривом настроении. Семья кашалотов обгоняет плот – несколько толстых досок, скрепленных скобами. Это крышка люка, сорванная штормом с палубы какого-то парохода в далеком море. Размер плота – метр на метр; он тяжело взлетает и падает в волнах. В зеленой тени под плотом висят рачки «морские уточки» на длинных стебельках; рачки неустанно прочесывают воду своими бахромчатыми конечностями. Морские черви и стебли десятка разных видов водорослей – зеленых, коричневых, красных – стелются в воде под плотом. Растения усеяны какими-то существами размером не больше спичечной головки – они похожи на крошечных коз, пасущихся среди кустов.
Китенок подплывает под медленно дрейфующий плот и трется спиной о его неровную поверхность. Потом он подкидывает плот в воздух и слышит, как доски с громким плеском падают в воду. Китенок разворачивается и снова, сильнее ударяет плот, повторяя этот маневр до тех пор, пока ему не удается перевернуть плот. Два других молодых кита присоединяются к нему и играют с плотом, пока не начинают чувствовать, что слишком устали – не столько от физических усилий, сколько от перегрева. У китов нет потовых желез. От долгой игры поверхность туловищ, плавников и хвостов юных кашалотов перегревается; внутри их тел, под теплой шубой жира, тоже поднимается температура; и вот китята чувствуют, что им надоело играть с плотом. Только наш маленький герой не унимается. (Ему сейчас одиннадцать месяцев.) В последнем приступе буйного веселья, уже услышав отдаленный зов матери, он вдруг развивает максимальную скорость, неожиданно взлетает в воздух и не меньше трех секунд летит над волнами, сверкая мокрой кожей в лучах солнца,- летит впервые в жизни.
Потом китенок отдыхает подле матери. В воде вдруг появляются тени, и он поворачивается набок, чтобы поглядеть вверх. Птицы, бросившие тени на воду, уже скрылись из поля его зрения. Это ярко-белые полярные, или длиннохвостые, крачки, семь птиц, размеренно и неутомимо машущих крыльями. У них сильно вытянутые хвосты, как у чаек, с которыми они состоят в близком родстве. Крачки спешат сейчас в район гнездовья в тундре, на границе таяния снегов. Когда на севере наступает лето, они летят из Антарктиды в Арктику, покрывая путь длиной в десять тысяч миль, а осенью возвращаются назад – снова десять тысяч миль полета. Все это невероятное путешествие они совершают, затратив ничтожное количество «горючего» – всего каких-нибудь сто граммов.
Ветер терзает хрупкие тела птиц, но они неустанно движутся на север, отдыхая приблизительно через каждую тысячу миль. Для отдыха они садятся на какой-нибудь плывущий предмет – бревно или большой клубок водорослей. (На воду они садятся очень неохотно – их оперение тут же намокает.) Скоро крачки долетят до необитаемых галечных берегов чистой реки на Аляске, где они откладывают яйца.
Маленькому кашалоту известны и другие крачки – например темная крачка. Сейчас, в июле, эти красивые черно-белые птицы, родственницы полярных крачек, вьют миллионы гнезд на островах Тихого океана. Поразительна способность этих птиц месяцами, без отдыха, без перерыва, бороздить воздушный океан. Никто не видел, чтобы они когда-нибудь опускались на воду или на землю – разве что в сезон спаривания. Больше того – лапы и перья этих птиц не очень хорошо приспособлены для жизни на море. Я чувствую неимоверную усталость, даже когда пытаюсь представить себе подобное существование – месяц за месяцем в воздухе!
Спит ли маленький кашалот, когда он отдыхает? Тут снова задумываешься о значении слов, ибо «сон» – слово из человеческого лексикона. Если рассматривать периоды пассивности кашалота в течение суток, будут ли они напоминать те часы, которые человек проводит в постели, предоставив своему сознанию полную свободу дремать или развлекаться сновидениями и отдельными случайными мыслями? Конечно, нет. Во всяком случае, о дельфинах можно уверенно сказать, что они никогда не спят в нашем смысле этого слова. Они отдыхают в воде, погрузившись в полубессознательное состояние, но при этом редко закрывают оба глаза.
Я часто встречаю в печати сообщения о том, что суда натыкаются в море на спящих кашалотов. В судовом журнале обычно так и пишут: «столкновение со спящим китом». Но я не думаю, что киты спят в том смысле, какой мы вкладываем в это слово,- ведь кит должен либо регулярно подниматься на поверхность, чтобы дышать, либо во время длительного сна так уравновешивать вес своего тела изменением объема воздуха в легких, чтобы постоянно оставаться на поверхности.
Основной закон жизни китообразного гласит: всплывай вовремя – или ты обречен на смерть. Между тем смерть у китов наступает быстро: как только кит теряет сознание, он начинает тонуть и тотчас лишается главного источника жизни – воздуха. Это создает особые трудности для биологов-экспериментаторов, которые пытаются усыплять китообразных. Усыпить кита или дельфина в естественных условиях удается – но, к сожалению, засыпая, он перестает дышать. Пока не найдено способа восстанавливать дыхание китообразных.
При помощи особой техники удавалось погружать китообразных в непродолжительный сон в лабораторных условиях. Дельфина привязывали к операционному столу и вводили ему транквилизатор, чтобы он перестал биться. Затем анестезиолог осторожно вводил через рот резиновый шланг в дыхательный тракт дельфина. После этого особый прибор начинал ритмично подавать в легкие спящего животного анестезирующее средство одновременно с воздухом. Проснувшись после такой процедуры, пациент оказывался способен снова плавать в своем бассейне.[92]
Вагн Флайгер, сотрудник Института природных ресурсов при Мэринлендском университете, и его помощники эскимосы однажды попытались обездвижить белуху в Северном Ледовитом океане, выстрелив в нее специальной ампулой с иглой. Сначала все шло прекрасно: игла вонзилась в спину белухи, и содержавшиеся в ампуле препараты поступили в мышечную ткань животного. Испуганная белуха тотчас нырнула, но тридцать секунд спустя снова появилась на поверхности и замерла, лишь слегка подергивая хвостом. Флайгер был в восторге.
Но в этот момент произошла одна из тех катастроф, которые в одно мгновение губят эксперимент и приводят в отчаяние экспериментатора: присутствовавший при опыте охотник-эскимос, для которого неподвижная белуха представляла собой всего лишь желанную и легкую добычу, обрадованно схватил винтовку и выстрелил; кит был убит, а с ним погибла и работа исследователя. [93]
Восточная граница морского пастбища, на котором пасутся сегодня наш герой и его семья, проходит в прибрежных водах центральной Калифорнии. На теплом и влажном берегу этого штата водится особая порода людей – в любом событии, в любом изменении обстановки они видят лишь потенциальный источник наживы. «Легкие деньги» – выражение из их лексикона; впрочем, они употребляют его лишь в разговорах между собой. Обращаясь к посторонним, они говорят о «содействии», о «благоприятном стечении обстоятельств», о «новаторстве» и об «инициативе». Каждый из членов этого клана имеет свой собственный «подход» ко всякой ситуации. Он счастлив, когда ему удается угадать сегодняшний «подход» конкурента и не раскрыть при этом собственные карты.
Вот на этом берегу, среди таких людей, случилась однажды в июле следующая история.
К северу от Сан-Франциско ночной прилив выбросил на пляж мертвого кашалота; кашалот был невелик – всего шести с половиной метров длиной. Когда тушу вынесло на берег, плотный туман окутывал весь пляж, и лишь около четырех часов утра один из местных жителей, собирающий на пляже выброшенные морем предметы, заметил огромную черную тень на границе прибоя. Он протер глаза, взглянул еще раз и бросился в ближайшее кафе, где на рассвете завтракают рыбаки. Из кафе он позвонил своему приятелю Мак-Гилу[94]. Мак-Гил – представитель той самой породы калифорнийских дельцов. Он извлекает деньги из ловушки для туристов в Сосалито. Это придорожная лавчонка, на крыше которой мигает красный фонарь; к сожалению, фонарь не отпугивает туристов, едущих по дороге, а, напротив, привлекает их. В лавчонке Мак-Гила они покупают сувениры американского Запада (сделанные в Японии и Чехословакии). Здесь можно купить и барельеф из «настоящего» моржового клыка, изображающий эскимоса, который погоняет своих собак (эти барельефы изготовляются по десять штук за раз из пластмассы при помощи пресса, установленного в подвале недалеко от местного рынка).
