— Не пойдешь? — спросила она.
— Не пойду.
— Ну, так я и дома раздобуду сено, только ты тогда не то что к барину, а к самому дьяволу пойдешь, если тебе не хватит для лошадей. А корову эту я не упущу и куплю…
— Ну и покупай.
— И куплю, но ты ее сторгуешь: мне-то некогда Гроховского уламывать, да и водку с ним я не стану пить.
— А ты пей, а ты уламывай, раз захотелось тебе корову! — кричал Слимак.
Бабенка подскочила к нему и, грозя кулаком, затараторила:
— Юзек, ты смотри у меня не бунтуй, коли у самого нет правильного соображения! Ты меня слушайся. То все охал, что навозу мало, голову мне дурил, что тебе скотина нужна, а подвернулся случай, покупать не хочешь. Наши-то коровы ничего тебе не стоят да еще деньги дают и молоко; так и новая тебе деньги принесет, ты только меня слушайся. Говорю тебе: меня слушайся! Кончай работу и ступай домой, да смотри сторгуй корову, не то я и знать тебя не хочу…
Сказала и ушла, а мужик схватился за голову.
— Ох, и беда мне с бабой! — причитал он. — Где уж мне, горемычному, луг арендовать?.. Барин и толковать со мной об этом не станет. Да и трава всегда была у нас даровая, сколько скотина ни съест, а теперь как?.. Уперлась баба, понадобилась ей корова, и что хочешь делай, хоть головой об стену… И зачем я, горемычный, родился, зачем на белый свет явился, — куда ни кинь, одно только расстройство!.. Нно-о, милые!
Он взмахнул кнутом, дернул вожжи и стал опять боронить. Ему казалось, что камни и комья земли снова ворчат: «Дурень ты, дурень!..» — а ветер смеется среди стеблей и шепчет: «Тридцать пять рублей бумажками заплатишь, да еще рубль серебром за повод. Копил-копил день за днем, неделю за неделей, ровно девять месяцев, а нынче сразу отдашь все, как одну копеечку. Гроховский набьет себе карманы новенькими бумажками, а твой кошель отощает. Да еще придется тебе загородку с кормушкой для коровы ставить, да с тревогой и страхом барину в ножки кланяться, да за луг платить, да часами дожидаться эконома, чтобы дал квиток на аренду…»
— Ох, беда, беда! — бормотал мужик. — Нно-о, милые! Сколько времени копишь грошик за грошиком, пока соберешь рубль, сколько набегаешься, покуда новенькую бумажку выменяешь… Нно-о, милые! А тут еще барин, пожалуй, не захочет луг отдавать…
«Чего врешь, чего врешь; знаешь, что отдаст», — чирикали воробьи.
— Отдать-то отдаст, — неохотно признал Слимак, — да за аренду велит платить. А то, бывало, скотинка пощиплет по-соседски травку задаром, без единого гроша! Боже мой милостивый, что за несчастливый день выдался нынче!.. Этакую кучу денег отдать!.. Лучше бы меня самой что ни есть тяжкой хворью скрутило, только бы не бросать попусту этакие деньги!
Солнце уже клонилось к западу, когда Слимак перешел с бороной на последнюю полосу, у самой дороги. В эту минуту заревела та корова, которую он должен был купить; рев ее понравился мужику и даже затронул какую-то струнку в его сердце.
«Ясное дело, три коровы — не то что две, — подумал он. — При таком хозяйстве мне и почету будет больше. Беда только с лугом да с деньгами. Эх, сам я кругом виноват…»
Ему вспомнилось, сколько раз, бывало, разлегшись на лавке, он не спал, а строил всякие планы и рассказывал о них жене. Сколько раз говорил, что непременно введет у себя шестиполье и посеет клевер! Сколько раз хвалился, что он на все руки мастер и мог бы в зимнее время делать телеги и всякую хозяйственную утварь, как ему советуют люди!.. Да и не сам ли он мечтал о третьей корове? Не сам ли хотел арендовать луг?
Жена терпеливо слушала — год, два, три года, а нынче вот и велит ему купить корову и арендовать луг. Да чтобы сейчас же, немедля! Иисусе милостивый, экая упрямая баба! Она еще, чего доброго, заставит его клевер сеять и телеги мастерить.
Странный человек был Слимак. Во всем он понимал толк, даже в жнейках; все умел наладить, даже молотилку в имении починил; все мог придумать и сообразить, даже как перейти на севооборот в своем хозяйстве, но сделать не решался ничего, пока его не заставляли насильно. Ему недоставало той тонкой нити, которая связывает замысел с исполнением, зато чересчур развит был «нерв послушания». Помещик ли, ксендз ли, староста или жена — все были посланы богом, чтобы приказывать Слимаку, но сам он не умел себе приказать. Мужик он был умный, даже изобретательный, но самостоятельности боялся пуще бешеной собаки. У него даже поговорка такая была: «Мужицкое дело — работать, а господское — гулять да приказывать».
Солнце коснулось макушек гор, опоясывающих долину. Слимак со своими боронами уже добрался до большой дороги и раздумывал, как он будет торговаться с Гроховским, когда услышал позади грубый окрик:
— Эй! Эй!
На дороге стояли двое. Один — седой, бритый, в синем кафтане с высокой талией и в немецкой шляпе с загнутыми полями; второй — помоложе, очень прямой, с светлой бородкой, в пальто и картузе. За ними, на некотором расстоянии, дожидалась бричка, запряженная парой лошадей, которыми правил человек в синем кафтане и картузе.
— Это твое поле? — резко спросил Слимака бородатый.
— Подожди, Фриц, — прервал его старик.
— Почему я должен ждать? — вскинулся бородатый.
— Подожди. Это ваша земля, хозяин? — спросил старик несравненно мягче.
— Моя и есть. А то чья же? — ответил мужик.
В эту минуту прибежал с луга Стасек; он уставился на чужаков с удивлением и недоверием.
— И луг этот твой? — спросил бородатый.
— Подожди, Фриц. Это ваш луг, хозяин? — поправил сына старик.
— Не, не мой, господский.
— А чья та гора с сосной?
— Подожди, Фриц.
— Ах, отец, вы любите слишком много болтать…
— Подожди, Фриц, — не унимался старик. — Эта гора с сосной — ваша?..
— Моя, конечно, а то чья же еще?
— Видишь, Фриц, — заговорил старик по-немецки, — здесь можно было бы построить ветряную мельницу для Вильгельма. — И он показал рукой на вершину горы.
— Вильгельм не строит мельницы не потому, что нет достаточно высокой горы, а потому, что он лентяй, — сердито ответил Фриц.
— Прошу тебя, Фриц, будь терпелив. А вот те поля за большой дорогой и овраги — это уже не ваши? — снова обратился старик к мужику.
— Какие же они мои, раз они господские.
— Ну да, — раздраженно прервал бородач, — всем известно, что этот мужик торчит посредине помещичьих полей и нужен тут, как дыра в мосту. Грош цена всему этому делу.
— Подожди, Фриц, — успокаивал его старик. — Вас, хозяин, со всех сторон окружают помещичьи поля?
— Так оно и есть.
— Ну, довольно! — проворчал бородач и потащил отца к бричке.
— Оставайтесь с богом, хозяин, — проговорил старик, слегка приподняв шляпу.
— Ох, как вы любите болтать, — прервал бородач, грубо подталкивая отца. — Из Вильгельма ничего не выйдет, хотя бы вы нашли ему десять таких гор.
— Чего им надо? — вдруг спросил Стасек.
— И верно, — опомнился мужик. — Эй вы, господа!.. Старик повернул голову. — А вы почему про все выспрашиваете?..
— Потому что так нам нравится! — ответил бородач и насильно усадил отца в бричку.
— Будьте здоровы, до свидания! — крикнул старик Слимаку.
