– Спасся? – невесело усмехнулась Кинара. – Не знаю. Его немота и ненависть к чернолицым говорят лучше всяких слов. Тормун подобрал его зимой на равнине, совсем одного. Как он выжил среди льда и снега, никто не знает.
– И Тормун сделал его своей вещью?
– Сначала он спас его от смерти, – сказала Кинара.
И Далмира задумалась, понимая, что и она имела такой же выбор: умереть, привязанной к колесу ортангира, или… А Немой был еще ребенком.
– Немой – лучший из бойцов, – продолжила девушка. – Тормун знает о его ненависти, и потому ни разу не пустил в Круг с чернолицыми… Немой убьет их слишком быстро. Никто из бойцов не прожил у хартогов столько, сколько он. Разве что Оллок и Торвар.
– Ты сказала: у хартогов. А разве мы – не хартоги? – удивилась Далмира. Губы Кинары яростно дрогнули, и даже шрам на щеке скривился в усмешке:
– Так говорит Тормун, – медленно выдавливая слова, сказала она. – Он хочет, чтобы мы и охотники были как братья. Но они такие же братья нам, как звери, сидящие в наших клетках! Разве один из братьев может быть рабом другого? Разве брат клеймит брата?
Кинара не смотрела на нее, но Далмира представляла, какой сейчас взгляд у хартога. И в этот миг почувствовала нежность к угловатой, не по-женски суровой девушке. В ней не осталось ни мягкости, ни теплоты – ничего из того, что присуще женщинам, которых знала Далмира, и она жалела ее, вдруг догадавшись, что этот грозный боец так же одинок и так же страдает…
– Бывает время, когда мы сражаемся вместе. Но это союз, чтобы выжить. Да, Тормун запрещает охотникам унижать нас, но мы все равно чувствуем это презрение! Мы – вещи, мы собственность Тормуна только потому, что однажды наши дороги пересеклись…
– Как же ты попала сюда? – попробовала узнать Далмира.
– Это длинная история. Когда-нибудь я расскажу тебе. – Кинара поднялась с травы и посмотрела Далмире в глаза. – Ты всегда ночуешь на своем месте, и я ни разу не видела тебя с мужчиной. Почему? Или ты думаешь, что Тормун запрещает нам это? Нет.
Далмира не могла ответить, но ее внезапно заблестевшие от слез глаза сказали о многом.
– Торвар не из тех, кто отступает, – сказала Кинара, внимательно посмотрев на девушку. – Когда-то я спала с ним, чтобы остаться в живых… Я рада, что ты не сделала этого. Ты сильней, чем я думала. Оставайся такой же… Далмира.
Далмира вспыхнула. Никто из хартогов до сих пор не называл ее по имени. По их законам, имя она могла иметь, лишь пройдя свой первый Круг. Кинара нарушила обычай, и единственное слово опалило душу девушки сильнее огня. Но это был сладкий огонь. Теперь она не одинока!
Кинара ушла, смешавшись со снующими по своим делам людьми, а девушка все смотрела ей вслед.
– Я вижу, ты даже похорошела, красноволосая, – Торвар появился так неожиданно, что Далмира даже не успела встать. Девушка старалась избегать этого неприятного ей человека, она боялась и ненавидела его больше, чем кого бы то ни было. Рядом с ним даже Оллок казался другом. Всплывшие в памяти слова Кинары вызвали в ней еще большую ненависть.
– Я видел, ты разговаривала с Кинарой. Наверно, она рассказывала тебе, насколько я хорош в постели? Ха-ха! Наверно, хочешь попробовать?
Далмира собралась с духом и встала:
– Я никогда не приду к тебе!
Веселье на лице хартога быстро сменилось злобной гримасой. Он протянул руку, но Далмира резко ударила по ней:
– Не прикасайся!
Но Торвар оказался сильнее. Его руки сломили сопротивление, он прижал девушку к себе.
– Не прикасаться, вот как? И что же ты сделаешь со мной, а?.. Ты придешь ко мне сегодня ночью! – прошептал Торвар ей на ухо. Он высунул язык и лизнул Далмиру в щеку. – На коленях приползешь! А если нет, уже завтра, кусок мяса, тебя сожрут! Ты поняла?
Расхохотавшись, он оттолкнул ее и пошел прочь.
Далмира огляделась и увидела погруженных в свои дела хартогов. Никто не смотрел в ее сторону, никому не интересно, останется ли она жить завтра или станет добычей смерти? Сейчас она почувствовала себя так, словно никуда не уходила из оранжевой пустыни. Вокруг никого! Эти люди, это все – только мираж, навеянный жарой и голодом. Надо лишь встряхнуть головой – и кошмар пропадет, растворится в пыли, а Шенн снова будет рядом…
Она провела ночь на постели, почти не сомкнув глаз. Из дверного проема доносились голоса подвыпивших мужчин и звуки музыки, резкой и визгливой, так не похожей на медленные, мелодичные напевы родины. Сон не шел, подкидывая измученной Далмире невероятные, фантастические видения. Ритмичная музыка стучала в ушах биением сердца, а напряженное тело содрогалось от невидимой борьбы с собой…
Каким-то чудом она уснула. Ей снился дом, яркое, блестящее море и лица, многие из которых она уже успела забыть… Она увидела отца и протянула к нему руки, но кто-то не пускал ее, дергая за одежду. И громом, пробудившим ее к действительности, прозвучал голос Тормуна:
– Вставай и готовься! Сегодня
Глава тринадцатая
Путь к великой реке
Песок осыпался под ногами, оставляя за идущим по равнине человеком цепочку еле заметных следов. Пройдет совсем немного времени, и ветер завеет, занесет их.
Наставник сказал: не оглядываться, и Шенн выполнил его наказ. Назад пути не было, только вперед. Великая равнина расстилалась перед человеком, пугая бескрайним однообразным ландшафтом, но теперь Шенн знал, что она имеет конец, и не боялся. Он уже не был тем напуганным и грубым дикарем, каким пришел в Руаннор. Теперь он владел знаниями, рядом с которыми знания его народа казались смешными, как детский лепет. И еще он знал тайну, которой не знал никто в Арнире. Шенн шел, чтобы открыть эту тайну миру. Чтобы спасти его.
Ждал ли его мир, хотел ли таких даров – Шенн не думал об этом. Мастер сказал, что Арниру нужна эта весть, значит, так оно и есть… Шенн остановился, вытряхнул попавший в сандалию камешек и зашагал дальше.
Чтобы не стеснять движения, вместе с заплечным мешком за спиной висел завернутый в холст меч из храма на болотах. Ножен у Шенна не было, да и нести так удобнее.
В дорогу Ольф дал новую одежду – у старика были кое-какие запасы. Рубашка, сшитая еще Глеонн, за время путешествий изорвалась так, что ее легче выбросить, чем чинить. Ольф подарил Шенну замечательную рубашку из гладкой синей материи с узким вырезом на груди, и юноша примерил ее с большим удовольствием. Оказалась почти впору. Штаны из выделанной кожи еще могли послужить, но мастер сказал, что в Арнире ему надо походить на достойного человека, а не на бродягу, велел снять их и выбросить. Шенн подчинился и взамен получил другие штаны: просторные на бедрах, но зауженные книзу черные шаровары. К ним наставник прибавил удобные геды – так в Арнире называли повсеместно распространенную обувь в виде плетеных из кожи сандалий. Точно такие же были на ногах Ольфа.
Юноша шел почти весь день и к вечеру нашел удобное место для ночлега. Несколько навалившихся друг на друга обветренных валунов образовали подобие шалаша, и Шенн с удобством расположился меж ними, постелив под бока сложенный в несколько раз кожаный мех – средство, с помощью которого он переправится через Кхин. Несколько дней под присмотром Ольфа он своими руками сшивал свежую, только что снятую с убитого коргала шкуру. Старик пропитал швы древесной смолой и показал Шенну, где и как следует плыть…
Путь к реке отличался от пути, которым они шли к храму Древних. Ольф велел Шенну сделать значительный крюк, чтобы обойти болота гулхов. В месте, куда Шенн должен был прийти, Кхин немного уже, что облегчит переправу.
Перед сном Шенн вышел из укрытия и посмотрел на небо, запоминая расположение звезд относительно убежища, чтобы завтра идти точно по маршруту, указанному Ольфом. Затем он рассыпал по земле смесь из толченых костей, цветков одной редкой травы и желчи коргала, чтобы в его укрытие не заползла мелкая
