вооружением, не оставалось ничего другого, как проявить признаки жизни. Возглавляемая генералом Бернардом Монтгомери 8-я армия атаковала роммелевские итало-германские силы в Эль-Аламейне ночью 23 октября 1942 г. К 2 ноября англичанам удалось осуществить решающий прорыв. Войскам Роммеля угрожало полное уничтожение, необходимо было отойти назад.
Роммель телеграфировал Гитлеру в Берлин, испрашивая сто разрешения отступить на каких-то 40 километров. Ответ фюрера обнаружен историками после войны в бумагах генерала: «Не может быть и речи об отступлении хотя бы на один шаг. Нужно бросить в бой каждое оружие, каждого человека. Ваша обязанность показать подчиненным вам людям путь, ведущий к победе либо к смерти. Адольф Гитлер».
Против собственной воли и вопреки собственной оценке положения Роммель повиновался. Однако 4 ноября, потеряв больше половины своей армии, он принимает решение спасти оставшихся в его распоряжении людей. В течение 15дней немцы отступили не на 40 км, а на 700! Нацистский вождь никогда не мог простить этого Роммелю.
Битва при Эль-Аламейне стала началом конца как национал-социализма, так и самого Адольфа Гитлера. Вскоре после этой битвы последовала еще более кошмарная катастрофа, которую можно было бы избежать, если бы верховный главнокомандующий не утратил всякий контакт с реальностью.
Люди, принадлежавшие к узкому кругу, уже тревожно шептались по углам и спрашивали друг друга: «Что с фюрером?» Никто не решался ответить на этот вопрос, но все, хотя и продолжали пребывать под его чарами, видели: Гитлера словно подменили. Он перестал поражать собеседников оригинальными, ясными и простыми до гениальности мыслями и наблюдениями. Исходившие от него приказы вызывали, по меньшей мере, недоумение.
Гитлер часто повторял: «Концентрация сил для защиты Сталинграда – серьезнейшая ошибка со стороны русских». Однако его противник, как оказалось, думал по-другому. Русская контратака на Донском фронте в районе Сталинграда, о которой его предупреждали генералы, началась в метель на рассвете 19 ноября 1942 г. В течение 24 часов немецкие позиции были прорваны, и возникла угроза, что 6-я армия окажется отрезанной от Сталинграда.
Генерал Зейтцлер требовал немедленно вывести войска из пределов осажденного города, где проходили жестокие и кровопролитные уличные бои. Этого предложения было вполне достаточно, чтобы вывести фюрера из равновесия.
– Я никогда не уйду с Волги! – кричал он в бешенстве на начальника генштаба.
Гитлером был подписан приказ, обязывавший 6-ю армию окопаться в Сталинграде и даже не думать о том, чтобы покинуть его. Так и произошло. 22 ноября, всего через несколько дней после начала русской контратаки, 6-я армия оказалась полностью отрезанной от остальных немецких сил: две советские армии соединились в Калаче, в 40 километрах от Сталинграда.
Паулюс, командующий обреченной 6-й армией генерал, тщетно посылал радиограмму Гитлеру, прося его разрешения на то, чтобы попытаться вырваться из окружения. Фюрер отказал. Он обещал прислать подкрепление, но оно опоздало.
За три дня до рождества в бункере произошла бурная беседа.
«Я просил Гитлера, – сообщал впоследствии генерал Зейтцлер, – дать разрешение на прорыв. Я дал понять ему, что это последний шанс спасти армию Паулюса. Гитлер остался глух. Напрасно я описывал ему жуть сталинградских условий: отчаяние, голодающие солдаты... раненые, погибающие из- за отсутствия надлежащего ухода, тысячи замерзших...»
«На Гитлера, – подчеркивает Зейтцлер, – ничего не действовало. Он не внял также и жалостным мольбам самого Паулюса. 24 января 1943 г. командующий 6-й армией попросил разрешения сдаться. Он объяснял: „Войска не имеют ни амуниции, ни пищи... Эффективное руководство в таких условиях не представляется возможным. 18 000 раненых без снабжения, одежды и медикаментов... Дальнейшее сопротивление бессмысленно. Крушение неизбежно. 6-я армия запрашивает разрешения на сдачу, чтобы спасти жизни оставшихся“.
Ответ Гитлера найден среди нацистских документов, захваченных союзниками:
«Сдаваться запрещаю. 6-я армия должна удерживать занимаемые позиции до последнего человека и последнего патрона».
Магические чары Гитлера еще продолжали действовать на его генералов: Паулюс повиновался или, по крайней мере, пытался повиноваться. Но агония 6-й армии подходила к концу. 30 января в Берлин пришла радиограмма: «Полное крушение не может быть отложено более, чем на 24 часа».
Фюрер прореагировал на эту новость довольно своеобразно: он произвел Паулюса в фельдмаршалы! Почему? В чем причина возвышения командующего обреченной армии? Гитлер объяснил своим генштабистам: «В истории еще не было случая, чтобы немецкий фельдмаршал оказался захваченным в плен». Однако, как известно, нет правила без исключения. На следующий день новоиспеченный фельдмаршал вместе с 24 генералами и 91 тысячью солдат отправился сдаваться.
Далеко от завьюженного Сталинграда, в хорошо отопленных комнатах Восточной Пруссии, Гитлер клокотал от гнева и возмущения.
Сохранился стенографический отчет происходившего в штаб-квартире 1 февраля 1943 г. Гитлер был в окружении генералов Зейтцеля, Кейтеля, Йодля и других. Как обычно, говорил, в основном, только он.
– Паулюс должен был застрелить себя, в точности так же, как в древние времена предводители бросались на мечи, когда видели, что терпят поражение. Даже Варус приказал своему рабу: «Теперь убей меня!»
Затем Гитлер рассуждал о жизни и смерти:
«Что есть жизнь? Жизнь есть нация. Каждый человек в любом случае должен умереть. Нация выше жизни каждого отдельного индивидуума. Как можно бояться момента смерти, с которым приходит освобождение из этой юдоли слез и печали? Не является ли долгом каждого человека избавить себя от страданий?
Погибло так много людей. И после всего этот самый Паулюс оскверняет героизм других в последнюю минуту. Он мог бы освободить себя от всякой печали и вознестись в обитель вечности и национального бессмертия. Но вместо этого он предпочел отправиться в Москву!
Он – последний фельдмаршал, назначенный мной в эту войну».
Шок сталинградской катастрофы ощущался по всей Германии. Миф о непобедимости Вермахта был разрушен. Газеты объявили национальный траур. Альберт Шпеер, вспоминая о тех днях, пишет:
«Сталинград потряс нас не только как трагедия солдат 6-й армии, но более того – поставил вопрос о том, как подобное несчастье могло произойти под командованием Гитлера. Ибо с его именем в прошлом всегда был связан только успех и очередной триумф. Теперь же впервые мы были разгромлены без какой- либо компенсации...
...В начале войны на востоке Гитлер, находясь в плену теории о неполноценности славян, называл войну против них детской игрой. Но чем больше затягивалась война, тем больше русские вызывали у него уважение. Он поражался стоицизму, с которым они приняли первые поражения. Говорил с восхищением о Сталине, сравнивая его с самим собой».
После Сталинграда Гитлер как в физическом, так и в психическом плане находился в плачевном состоянии. Он начал принимать огромное количество медикаментов для снятия нервного напряжения. Побочный эффект этого лечения становился заметен всем, кому приходилось с ним общаться.
Генерал Гудериан, видевший фюрера вскоре после сталинградской битвы, с трудом узнал его:
«Руки Гитлера тряслись. В его набухших глазах сквозила полная опустошенность. Он возбуждался больше обычного. Придя же в гнев, совершенно утрачивал самоконтроль».
Вероятно, он уже чувствовал безнадежность дальнейшей борьбы и обреченность собственной судьбы
