— Нет, он не был замкнутым. Он умел слушать, но и умел высказывать свое мнение.
— Только тогда, когда мы были у себя дома в деревне, мы надевали дишдашу, а в городе — всегда костюм.
— На нас были брюки, рубашки и пиджаки, для того чтобы не видно было нашего оружия.
— Наши чувства? Освободить наш народ от диктата.
— Нет. Он был ранен.
— Мы не видели этого. Мы видели только, как он упал, и решили, что он убит.
— Нет.
— Унести его было невозможно, нас осталось четверо, двое из нас были ранены.
— Мы так думали. Я был очень сильно ранен. И в конце почти уже ничего не видел, был не в состоянии оценить результат. Один из наших товарищей (он умер недавно) должен был уточнить, убит ли Абдель Карим Касем. Он сказал, что Касем убит.
— Я был очень сильно ранен, но, конечно, хотел видеть результат события.
— Да, я был очень плох, но один вопрос я все время задавал: убит Касем или нет. Я думал, что я умру, потому что я был сильно ранен, и для меня важно было знать, выполнили мы свою миссию или нет.
— Да. Но все равно он прикрывал наш отход, последним, кто вышел, был он.
— Да. Саддам Хусейн вытащил сам из своей ноги пулю и сам обрабатывал рану йодом. Всем посоветовал разойтись по домам, потому что эта квартира уже, наверное, была раскрыта. Он ушел к себе домой.
— Мне делали уколы, а тот врач, который должен был лечить, извинился и отказался.
— Нас оставалось трое, потом еще один пришел, тот, который был в подполье.
— Да, потому что по радио было сообщение о том, что он жив. Мы оставались дома восемь дней.
У
— Да, очень.
— Да, конечно.
— Мы делали все, что от нас требовалось, но среди нас не было профессионалов. Друг друга мы не упрекали. Все, кто участвовал в деле, готовы были умереть, исполнить все, что от нас требовалось.
— Да, через несколько дней.
— Мы тогда уже привыкли к той мысли, что полиция придет к нам. Меня арестовывали в 1956 году. И тогда страха не было. Мы даже не знали, арестовали нас за покушение или подругой причине, мы привыкли к тому, что нас просто арестовывали.
— Нет, не сразу.
— Всем — казнь. Саддам Хусейн был приговорен заочно. После вмешательства народных масс наказание уменьшили. Приговорили к пожизненному заключению.
— Нет. Первый период был очень жестокий. Потом мы стали жить как обыкновенные политические заключенные.
— После событий 1963 года. После его возвращения из Египта. Я в то время вышел из тюрьмы, и мы встретились.
— Мы вернулись в партию как рядовые члены и продолжали учиться. Когда Саддам Хусейн вернулся из Египта, он начал работать руководителем сельскохозяйственного отдела. Он тоже начал учиться.
— До 1968 года продолжал работу в партии. Работал в некоторых частных компаниях.
— Он был моим непосредственным руководителем в партии. Я был членом партийного руководства Багдада.
— Я занимался профессиональной работой в партии. Работал послом в некоторых государствах, а теперь я заместитель начальника администрации президента. В партии — я член руководства по военным делам.
— Да, я встречаюсь с ним по работе. Кроме официальных встреч нас связывают дружеские отношения.
— Да, когда мы сидим так просто, не во время работы. Мой шеф, у которого я заместитель, — он тоже один из участников покушения. Иногда бывают такие встречи.
— Мы каждый год вспоминаем его.
— Нет, у нас нет такой фотографии, мы никогда не снимались вместе.
В официальной биографии Саддама Хусейна, принадлежащей перу ливанского журналиста Фуада Матара, об этом покушении говорится следующее: «Сразу же после того, как он появился, один из партийных товарищей поинтересовался, не желает ли он принять участие в покушении на Абделя Карима Касема. Он незамедлительно согласился и сказал, что сочтет за честь такое задание, и безотлагательно приступил к обучению владением огнестрельным оружием.