он про себя. Не успел диск завершить свое кружение, как Колотов, нависнув над Гуляем, уже надавил на рычажки.
– Понятно, – удовлетворенно проговорил он. – Как в аптеке. Будет тебе, Гуляй, большая награда от всего нашего дружного коллектива. – Он повернулся к Скворцову. – Триста семьдесят один, сорок девять. Быстро установи адрес, и погнали ребята, погнали!
– Как?.. Это ж… – Гуляй удивленно смотрел то на Колотова, то на Доставнина.
– Трудно жить с пустой башкой-то, – засмеялся Колотов. – А, Гуляй?
Гуляй сморщился, будто вместо водки керосина хватанул, шмякнул кепку об пол, зачастил тихо, безнадежно.
– Порежут меня, суки поганые, порежут… Ой, сестреночка моя Зиночка, что я наделал, пес беззубый…
– Совесть – великая вещь, – подняв палец, громко провозгласил Колотов. Он выглядел величественным и немного суровым. – Я верю, на волю он выйдет честным…
– Петровская, четырнадцать, – оторвался от телефона Скворцов,
– По коням! – Колотое будто шашкой рубанул рукой воздух.
Он был возбужден от предстоящего, по всей видимости, непростого задержания, и поэтому ему хотелось много говорить, много и громко смеяться, и он уже заготовил несколько, по его мнению, изящных словес, чтобы выдать их под лихое щелканье проверяемого пистолета, но вспомнил Зотова, положил пистолет обратно в кобуру и говорить ничего не стал.
– Вы двигайте на моей машине за Стилетом, – сказал Доставнин, открывая дверь кабинета. – Только пограмотней там, без сегодняшней ерундистики. Ясно? А я в управление, свяжусь с Симферополем, попрошу, чтобы местные поглядели, кто придет встречать Питона. Все, До встречи.
Он шагнул за порог и чуть не столкнулся с полным мужчиной в мундире работника прокуратуры. Тот, не глядя ни на кого, поздоровался. Доставнин был явно задет таким небрежным обращением и с деланно- ленивой усмешкой тихо заметил: «Какая честь, сам следователь Трапезин».
– Я бы не приехал, – сказал Трапезин и засопел простуженным носом, – но уж очень просили ваши быстрые сыщики. Приезжай, говорили, мы тут твоих волчар подловили, по горячим следам допросишь. Но не дождались, сами постарались. Костоломы.
– Ты о чем? – не понял Колотов.
– О нарушении соцзаконности, – веско проговорил Трапезин, – о ветхозаветных методах работы. Без кулака обойтись не можешь? А потом и нас, и вас в одну кучу валят. Все плохие. Все морды бьют.
– Ну-ну, – вступил в разговор Доставнин. – Ты поосторожней, милый. Я про тебя такого нагорожу.
– Кого сейчас сажали в изолятор?
– Питона… – медленно произнес Колотов. – Савельева Александра Васильевича… Мы его…
– Вот, вот, мы его, – перебил Трапезин. – Два пинка в живот, а потом головой о стену.
– Это он тебе наговорил? – спросил Доставнин с улыбкой. – А ты веришь? Нехорошо. При мне беседа была. Тихая беседа была, вежливая. И чаем его, бедолагу, напоили, вон как этого. – Он кивнул на съеженного на стуле Гуляя. – И папироску дали. Все по-человечески. Мы ж грамотные, мы ж законы изучали, дипломы за это изучение получали. Так? Нет? – Доставнин повернулся к своим сотрудникам. Те строго покачали головами.
– Ну а что касательно заявления, – с серьезной ласковостьюпродолжал Доставнин, – то у нас здесь в дежурке двое общественников без дела томятся. Преданные ребята. Так они в один момент подтвердят, что следователь городской прокуратуры Трапезин, встретив в коридоре отделения задержанного Савельева, завел его в камеру, треснул по голове от озлобления на его несговорчивость. Простите, я не сложно излагаю? – Доставнин чуть подался вперед, преданно заглядывая Трапезину в глаза.
«Во шпарит, – подумал Колотов. – Школа…»
Трапезин несколько раз будто в нервном тике дернул верх ней губой, обвел тяжелым взглядом улыбающихся оперативников, проговорил веско:
– Ну-ну. Только учти, у меня есть средства. Но иные. Законные. И я не премину ими воспользоваться, – повернулся резко, насколько позволяла комплекция, и вышел из кабинета, Доставнин вздохнул и сказал негромко:
– Вот теперь по коням.
В квартире на Петровской проживала пожилая фасовщица из центрального гастронома. Она подтвердила, что Василий Ника-норович квартировал у нее неделю, но с час назад собрал ве-щинки и съехал, сказал, обязательно позвонит, она верит, что позвенит, не может не позвонить. Им было так хорошо. Вечерами – чай, тихие беседы, телевизор. Тепло и уютно. Дом. Впервые за десять лет дом. Надоело суетиться, озираться, подозревать. Хочется просто жить. Фасовщица плакала и курила длинные иностранные сигареты. Колотое оставил на квартире засаду и поехал в управление.
На площади возле входа в управление стояли большая тупорылая машина с голубым фургоном и забрызганный осенней грязью автобус. От машины к дверям управления тянулись толстые черные провода. Задние дверцы фургона то и дело раскрывались, оттуда выходили и через какое-то время входили обратно неряшливо одетые люди с деловитыми лицами, из фургона они тащили в управление маленькие прожекторы на длинных ножках и мотки провода, обратно возвращались вялые, с сигаретами в зубах. Внутри фургона что-то гудело и сизо светилось, и пахло оттуда дешевым табаком и горелой изоляцией. Колотов постоял с минуту, наблюдая за происходящим, потом пожал плечами и, перешагнув, через провода, вошел в управление.
– Эй, Колотушка, – крикнул из дежурки белобровый капитан Мильняк. – В кино хошь сыматься? Могу сосватать. Я теперь большой кинематографист.
– А… Кино, значит, – пробормотал Колотов. – Этого только не хватало. Работать надо.
На лестнице горячо спорили две симпатичные девушки, они говорили непонятные кинематографические слова, но друг друга явно понимали. Колотов мрачно попросил разрешения пройти. Девушки пропустили его, умолкли, и через мгновенье захихикали ему в спину. «Унылый красавец», – различил он тихий голосок.
– Балаган! – не сдержался Колотов и быстро зашагал по коридору. Теперь ему вслед хохотали уже откровенно.
Доставнин был в кабинете не один. На кресле развалился вальяжный малый в джинсах и тертой кожаной куртке. Он внимательно слушал Доставнина и ногтем большого пальца поглаживал черные аккуратные усы. Доставнин извинился перед гостем, повернул лицо к Колотову, спросил нетерпеливо:
– Ну?
Колотов кивнул на малого. Доставнин махнул рукой, мол, не мешает.
– Глухо, – сообщил Колотов. – Свалил, поганец. То ли позвонил ему кто, кроме Гуляя, то ли сам на вокзале был. Надо в адрес криминалиста направить, пусть пальцы снимет. Чем черт не шутит. Затем фоторобот Стилета с помощью сожительницы и Гуляя сделать. Немедленно.
– Хорошо, – кивнул Доставнин. – Я распоряжусь. И вот еще что… – Он оборвал себя, улыбнулся гостю, показал рукой на Колотова. – Простите, я не познакомил вас. Это наш лучший сыщик. Колотов Сергей Викторович. Он только что с трудной операции, задерживал опасных преступников. Там ранили нашего товарища. Но, слава богу, не опасно. А это, – гость встал, с воодушевлением протянул руку, обаятельно заулыбался, – кинорежиссер Капаров Андрей Владимирович.
– Очень рад, – поставленным голосом заговорил режиссер. – Уважаю вашу профессию. Искренне. Уважаю и благоговею, – черные влажные глаза режиссера весело ощупывали тяжелую фигуру оперативника. Колотов качнул головой, улыбнулся скупо, ему хотелось скорее пойти в свой кабинет, запереться там и вволю накуриться, а потом начать работать. – Вы видите жизнь наоборот, как сказал поэт, – продолжал режиссер. – Это страшно. Но далеко не каждому дано видеть так и не черстветь, не коснеть, а достойно делать свое дело. Именно поэтому вы благородны и прекрасны… – Последние слова он произнес для обоих собеседников.
– Ну это вы уж, пожалуй, чересчур, – смущенно заулыбался Доставнин, потом провел толстыми пальцами по волосам и неожиданно лихо закинул ногу на ногу, совсем как режиссер минуту назад. Колотов с глупым видом уставился на начальника. Доставнин кашлянул и ногу убрал.
– Андрей Владимирович снимает кино про будни уголовного розыска, – деловито сказал Доставнин. – Чтобы все было как в жизни, он хочет воспользоваться вместо декораций на некоторое время нашим
