Прошкин никак не мог вернуться из дурманящего мира романтических грез и с надеждой постучал еще раз — посильнее и погромче.
— Да входите же! Не заперто! — повторил тот же голос.
Прошкин вынужден был войти — хотя настроение у него отчего-то испортилось, и обитатель кабинета ему сразу же не понравился. Слишком уж отполированный — будто не из нынешней жизни! Лет сорока пяти — аккуратно уложенные волосы уже изрядно тронуты сединой, лицо до сияния выбрито, с правильными и крупными чертами, за исключением рта — губы толи излишне тонкие, толи решительно поджаты. Нотариус Мазур Е. А. несмотря на жару терзал себя глухо затянутым галстуком с затейливым узлом и серым твидовым пиджаком. А его ботинки были надраены так, что даже из-под стола сияли умопомрачительно! Честно сказать — если бы было с кем, Прошкин был готов не то что на килограмм халвы, а на всю сумму месячного денежного довольствия побиться об заклад, что этот подозрительно опрятный гражданин нотариус — из бывших. Профессионала не обманешь! Но спорить было не с кем, да и дела Прошкина носили характер безотлагательный, так что он решил сохранять доброжелательность:
— Товарищ Мазур?
— Да, Мазур, Евгений Аверьянович, — представился хозяин кабинета, привстав из-за стола, и даже по собственной инициативе продемонстрировал Прошкину паспорт, при этом бровь его несколько раз нервно дернулась, — чем могу быть полезен сегодня?
— Сегодня? — такое начало беседы слегка смутило Прошкина, — Я бы хотел получить консультацию — какие документы потребуются, что бы гражданин оформил дарение, или просто подтвердил законным образом, факт передачи принадлежащего ему домостроения в городскую собственность?
— В добровольном порядке? — Мазур буквально впился в Прошкина стальным взглядом. Прошкину стало очень неприятно — вот, дожили — государственный служащий, нотариус смотрит на него — сотрудника МГБ, то есть такого же точно государственного служащего — как на врага! Надо как-то более активно разъяснительную работу хотя бы среди специалистов проводить, подумал Прошкин, снова улыбнулся и ответил как можно мягче:
— Конечно в добровольном! Речь идет о нашем сотруднике… Домостроение перешло к нему от родственника, от дедушки…
— Хотелось бы увидать документы — инвентаризационные бумаги на сам дом, завещание, или, в случае его отсутствия, свидетельство о смерти владельца, документы подтверждающие родственные отношения — что бы убедится в том, что кроме дарителя на имущество нет других претендентов… — несколько успокоился гражданин Мазур.
Прошкин извлек из папочки несколько сколотых скрепкой страниц — он успел захватить план дома и решение о его передаче ученому в инвентаризационном бюро, свидетельство о смерти фон Штерна, выцветший листочек, свидетельствовавший об усыновлении Дмитрия Алексеевича Деева фон Штерном, хранившийся в особняке среди прочих домашних бумаг, и, наконец, копию свидетельства о рождении Александра Дмитриевича Баева, где в качестве его отца фигурировал Деев, выданную отделом кадров Управления.
Мазур разглядывал бумаги так, словно перед ним разверзлась почва и обнажились адские глубины, наконец, зафиксировал пронзительный взгляд на расстегнутой верхней пуговичке гимнастерки Прошкина:
— Вы, молодой человек, хотите меня убедить, что у покойного Александра Августовича, с которым я имел честь быть знаком много лет, существовал некий тайный отпрыск и даже более того — внук?
Это было уже слишком, Николай Павлович счел себя в праве обидеться:
— Убеждают, Евгений Аверьянович, девушек на свидание прийти. Я на службе нахожусь и пытаюсь получить юридическую консультацию у должностного лица. Если, с точки зрения законодательства, представленных документов не достаточно — подскажите, каких именно не хватает. Хотя я, возможно, не верно истолковал надпись на вашем кабинете и мне нужно к другому специалисту обратился?
— Простите, — принялся извиняться Мазур, — это я не верно выразился… Конечно, Александр Августович, Царство ему Небесное, не был обязан меня информировать о своих родных. Это я вероятно преувеличивал степень… Степень нашей общности — так будет правильно сформулировать… Еще раз — простите. Действительно — предоставленных документов для выводов о правах наследования недостаточно. Мне необходимо еще свидетельство о смерти, — он заглянул в бумаги, — Деева Д. А… Он давно умер?
— Нет — совсем недавно. Весной этого года… Похоронен на нашем кладбище — ряд 16, место 8. А свидетельством о смерти я, к сожалению, не располагаю. Но у меня есть фотографический снимок надгробья! — с оптимизмом подытожил Прошкин.
— Вы мне предлагаете присовокупить надгробье к дарственной? — Евгений Аверьянович болезненно поморщился, а его бровь стала дергаться непрерывно, — Что за чушь… Почему нельзя запросить свидетельство о смерти этого Деева в архиве?
— Но он скончался в Москве, — грустно заметил Прошкин.
— Какая разница? Не в нашем, так в центральном архиве. Я подготовлю запрос. Это рутинная процедура…
Прошкин едва не подпрыгнул на стуле — действительно, у Александра Дмитриевича есть чему поучиться. Выудить свидетельство о смерти Деева через не заинтересованного нотариуса — какой тонкий тактический ход! А нотариус продолжал:
— У вас есть доверенность от гражданина, — он снова заглянул в документы, — Баева А. Д. на подготовку документов по передаче сооружения?
От открывшейся возможности получить вожделенное свидетельство о смерти у Прошкина во рту пересохло, и он вынужден был вместо ответа отрицательно помотать головой:
— Тогда потребуется личное заявление этого Баева, — воздохнул Мазур, и уточнил: — Если речь идет о добровольном акте дарения — то почему он сам не пришел?
Прошкин закашлялся, указал на графин с водой, получив разрешение, напился, несколько успокоился и ответил:
— Товарищ Баев сейчас находится на лечении — в больнице.
— В тюремной? — побледневшими губами спросил Мазур.
— Ну что вы! В самой обыкновенной — клинической больнице. У него болезнь Боткина — инфекционный гепатит! Но ему уже гораздо лучше — доктора разрешают принимать посетителей, — и нетерпеливо предложил, — мы можем прямо сейчас к нему поехать — он сразу необходимые бумаги подпишет! Что бы не затягивать процесс…
— Процесс? Какой процесс? Над кем? — гражданин Мазур недоуменно посмотрел на Прошкина.
Николай Павлович был вынужден несколько раз от начала до конца повторить спич о тяжелой болезни и чудесном выздоровлении товарища Баева, пока нервозный нотариус невпопад задавая вопросы, автоматическими движениями складывал в огромную, древнего вида растрескавшуюся папку со стершимся золотым вензелем исписанные листки, печати и чистые бланки, а потом, оступаясь, залезал в казенно — черный автомобиль.
Зато в ординаторской лечебного учреждения нервничать пришлось уже самому Прошкину. Было от чего — на белой стене, словно знамение, весела чистая и аккуратно отглаженная шитая на заказ воинская форма Александра Дмитриевича, а на табуретке стаяли такие же чистые и сияющие сапоги с неуставными каблуками!
Тут же, в ординаторской, уплетал больничную кашу как всегда жизнерадостный Хомичев.
— Хомичев — ну ты нашел время обедать! Кто с Александром Дмитриевичем остался? — строго поинтересовался Прошкин, не рискуя сразу перейти к столь неожиданно материализовавшейся форме. Действительно — это больница нездоровое место! В то время как во всей округе вещественные доказательства с удручающей регулярностью исчезали, тут они сами собой возникали со столь же необъяснимой частотой. Серега отставил миску, подскочил, вытащи из шкафа белые халаты для посетителей, и объяснил:
— Там, сам Владимир Митрофанович, и доктор Борменталь… А меня покушать отпустили — что бы место не занимал…
Прошкин удовлетворился таким искренним объяснением и указал на форму:
