— А…
— Уже работает в одном доме, там же, где работала раньше, больше двух лет назад, по-моему. Но там ее очень любят и сразу взяли, как только она приехала.
— А, да…
— Приехала, надеялась отыскать мужа, в этом смысле она в полном отчаянии. Заходила ко мне, спрашивала всякое.
— Бедная девочка…
— Много спрашивала о вас, Нидия…
— Да…
— Ей очень нужна поддержка, по-моему, ей очень плохо, она действительно в отчаянии.
— Бедняжка…
— Нидия, почему бы вам не приехать, когда начнутся холода? Квартира Люси по-прежнему не сдана.
— Что же ее никто не снимет? Она такая хорошенькая!
— Просто ваш племянник поставил агентству недвижимости нереальные условия, Нидия, запросил много, он исходит из цен в Швейцарии.
— Нет, такие подвиги мне уже не под силу, Сильвия.
— Теперь, когда в Буэнос-Айресе начинаются холода, ваши родные не будут противиться.
— Нет, Сильвия, правда, мне это уже не по силам.
— Меня очень беспокоит эта девочка, Вильма.
— Обнимите ее от моего имени, пожалуйста.
— Нидия, вы знаете, мы бы с удовольствием вас тут встретили.
— Правда спасибо, но не думаю, что это возможно. Мне уже много лет.
— Звоните, если что, я здесь, в Мексику не поеду до июльского отпуска.
— Нет, Сильвия. Я однажды допустила ошибку, больше не буду повторять. Не могу доверять людям такого рода.
— Да, я понимаю, но…
— Нет, я больше туда не вернусь.
— Подумайте, а если нет… в один прекрасный день я заявлюсь в вам в Буэнос-Айрес.
— Да… было бы чудесно, приезжайте скорей!
— Нет, Нидия, это я так, к слову… Нет времени, чего стоит одна поездка в Мексику, да и пациентов надо принимать.
— Не знаю, Сильвия, голос у вас что-то приунывший.
— Это тоска, Нидия, все от меня уезжают подальше.
— Феррейру часто видите?
— Обычно раз в неделю, в тот день, когда занятия у жены заканчиваются позже.
— В какой день недели, если не секрет?
— По средам. Хороший день, правда? Делит неделю надвое.
— Вчера вечером, значит. Но он не приходил, правда?
— Нет.
— А…
— Вы всегда все угадываете. Одним словом, раз в две недели, на самом деле. А если среда выпадает на праздники… и того реже. Она дома сидит.
— Маловато получается.
— По-моему, да. Ну ладно, рада, что вы в порядке, обнимаю вас.
— А погода хорошая?
— Да, хотя ночь наступает уже около пяти, дни становятся короче.
— Сильвия… извините за нескромность… почему вы не пошлете этого Феррейру к черту?
— Чуть не послала. Я обратила внимание вот на что. Оказывается, как только я упоминаю о поездке в Мексику, у него портится настроение.
— Мужской эгоизм.
— Но мне это понравилось, мне показалось, он не хочет моей поездки, потому что будет скучать.
— Так оно и есть, он по-своему вас любит, мне всегда так казалось. Он человек хороший, не ломайте больше голову. Но, в общем, сегодня сыт, а завтра будет видно, так что, если это вам неприятно… гоните его взашей без разговоров!
— Знаете, Нидия, нечто подобное уже было, насчет гнать взашей. Но это ерунда, вам будет неинтересно.
— Нет, никакая не ерунда, хочу знать сейчас же, Сильвия, прошу вас, расскажите!
— Поскольку он не хотел расставаться, не хотел, чтобы я ехала в отпуск, у меня снова возникли иллюзии, возможно, он меня любит… больше, чем кажется, чем он показывает. Но, с другой стороны, он находил любой пустяковый предлог, чтобы не прийти, и это противоречие меня тяготило. Тогда я устроила ему ловушку, бедняжке…
— Слушаю.
— Сказала однажды, что, вероятно, не смогу в итоге поехать в Мексику из-за недостатка времени. Ложь, конечно. И что за билет платила не я, что это по приглашению государства, и мне очень легко переписать билет на его имя, пусть воспользуется, поедет… прогуляется.
— Ах, Сильвия, не продолжайте…
— Нет, продолжу. Я-то ждала, что он скажет: “Отлично, никуда не едешь, остаешься со мной в Рио!” Но не тут-то было, он подскочил от радости, не потому что я оставалась, а потому что он мог поехать!
— Как гнусно…
— Его бесило, что еду я. Ревновал, но не ко мне, а к моей поездке!
— Ах, Сильвия, думаю, он вас недостоин. Я представляла его добрее, щедрее.
— Он добрый, Нидия. Но в душе его есть этот надлом, тоска по непрожитой жизни. Его бесит, что другие на что-то способны.
— Вы его понимаете, может, этим он и пользуется.
— У меня, вероятно, некая профессиональная деформация, я оправдываю людей.
— Да, но он пользуется этим, а вам ничего не дает.
— Ну, не совсем так. Мне от него что-то передается, причем очень позитивное. Наверное, его жизнелюбие, его нереализованные желания, из прошлого. Такое редко встречается, мечты, ожидания. Он уверен, что как только выберется из нынешней своей жизни, все будет изумительно, эти путешествия, о которых он мечтает… Это заразительно, так хочется подняться с ним на корабль, отплывающий неизвестно куда, не на корабль, на баркас, не знаю точно, как по-испански. Он всегда называет это на своем жаргоне. Короче, забываю я испанский.
— А я — то немногое, что выучила по-португальски.
— Не баркас, меньше баркаса, другое слово…
— Может, плот.
— Нет, плот — слишком мал. Неважно. Я бы села с ним, будь это даже плот. Плот, плывущий в никуда. Или куда-то.
— Не знаю, что и сказать вам, Сильвия, нелегко дать совет. Садитесь на этот… бот, или нет.
— Не думайте, мне уже одно это помогает, разговор с вами. Говорить полезно, многое проясняется. Но говорить можно не со всяким.
— Главное, чтобы вы не пожалели, когда получите счет за телефон.
— Нет, Нидия, если бы все проблемы упирались в деньги. Нет, про Феррейру мне очень важно, сейчас, в разговоре с вами, я лучше понимаю происходящее, просто, когда я с ним… что-то мне передается, и приходит уверенность, что плот действительно направляется куда-то, в надежную гавань. Но когда я одна, начинаю сомневаться, а это нехорошо — думать, будто ничто ни к чему не ведет.
— Вы замолчали, Нидия.
— Да, так хотелось сказать вам что-то хорошее, для поддержки, но в голову ничего не приходит.
— Теперь вы замолчали.
