Предательство Риты Хейворт

ребеночек, то не сможет давать ему грудь, тетя худая и совсем без груди, из-за этого, наверное. А однажды Алисита пришла вся довольная и сказала, что у тети мальчик и чувствует она себя хорошо, так что она, наверное, дала ему грудь; тетя женилась на одном дяде из банка, с красивым лицом, он всегда ходит в хорошем костюме – папа такой не носит, в белой рубашке и галстуке с маленьким узелочком, как в каталоге «Гэт и Чавес», он хороший и, похоже, никогда не сердится, а работает в Национальном банке, где мраморный пол, который натирает мать Фелисы, такой большой, что можно танцевать, и окошки там с позолоченными стойками, а за ними сидит и занимается счетами дяденька, который женился на тете Алиситы, с лицом как в кино. И новорожденный ребеночек, когда научится говорить, поцелует его и скажет «я очень люблю тебя, папа», а вдруг он поцарапает малыша бородой? Ни капельки не поцарапает, он ведь всегда бреется и сидит в окошке, а кругом все блестит: золотые стойки, и мраморный пол, и лицо выбритое. У папы борода царапается, потому что он нервничает из-за бочек, которые стоят на складе грязные, с фиолетовыми подтеками от вина, а сам он вечно ходит в пончо мертвого дяди Перико… Пончо коричневое, как земля, если подует сильный ветер, дюны передвигаются и надо затыкать бочки, а то я из них вынимаю пробки и заглядываю внутрь. Я взял и нарисовал дяденьку, который женился на тете Алиситы, он получился точь-в-точь, я ему оба глаза почти одинаковые сделал, большие, открытые и с ресницами, нос маленький и рот маленький, с тонкими усиками, а волосы спереди горкой и без пробора, как у Роберта Тейлора, если бы дядя Алиситы был артистом, он постарался бы жениться на Луизе Райнер в «Великом Зигфельде», и она не умерла бы от болезни, а то она лежит при смерти и звонит по телефону бывшему мужу Зигфельду, который ее бросил и ушел к другой, и говорит ему, что здорова, чтобы не расстраивать Зигфельда, и это только половина фильма, но она больше не появляется, потому что сразу умирает, а лучше бы в этот момент позвонили и Луиза Райнер пошла открывать, а это кто-то ошибся дверью, это дядя Алиситы, но Луиза Райнер очень устала, пока вставала и говорила по телефону, и она падает в обморок у самых дверей, а он входит, поднимает ее и тут же зовет посыльного, потому что дело происходит в роскошном отеле, а посыльный – это мальчик без отца, и отчим его бьет. И он посылает мальчика в аптеку за лекарствами, а сам пока укладывает Луизу Райнер на диван и зажигает камин, укрывает ее индейским кильянго, только из белого горностая, чтобы Луиза Райнер согрелась, а то она замерзла, и тут понимает, что она вот-вот умрет. И все это с помощью мальчика-посыльного, который возвращается с кучей лекарств. А в «Великом Зигфельде» она умирает по-настоящему в середине фильма и больше не выходит, мне эта артистка нравится, а после появляется Мирна Лой, которую я не очень люблю, она высокая и никогда не умирает ни в одном кино, я больше люблю Луизу Райнер, которая всегда играет хороших и все ее обижают, и иногда она умирает, но когда умирают в конце, это красиво, а если в середине, то уже больше не появляются. И хорошо бы дальше в фильме был дядя, который женился на тете Алиситы, а маленький посыльный помогал бы ему, и они станут ухаживать за Луизой Райнер, а маленький посыльный пойдет на кухню отеля и стащит равиоли, куропатку и несколько ломтей рулета, нет, лучше огромный торт с начинкой из мороженого и глазированными фруктами, и принесет в номер, и она сперва говорит, что не хочет есть, но дядя Алиситы начинает рассказывать, как они будут лепить больших кукол из снега, который падает за окном, и кататься на санях после обеда, а маленькому посыльному делается грустно, потому что его не зовут, но по крайней мере во время рассказа Луиза Райнер съедает несколько равиолей, немного куропатки и большой кусок торта, ведь ей никто никогда не приносил никакой еды. Дядя Алиситы замечает пианино и садится играть, маленький посыльный отбивает чечетку, а Луиза Райнер принимается петь, как в начале фильма, дядя слушает, открыв рот, и переглядывается с мальчиком, который съедает немножко торта, но его за это не ругают. И каждый день после банка дядя Алиситы приходит ухаживать за Луизой Райнер, а маленький посыльный рассказывает ему, ела она сегодня или нет, ведь теперь у нее в номере много всякой еды. А однажды дядя целует ее в губы и говорит, что любит ее, а я из кухни отеля бросаю монетку проходящему по улице шарманщику, чтобы он сыграл, и Луиза Райнер потихоньку встает и понимает, что выздоравливает, и они идут танцевать. Она довольна и думает, что теперь они будут гулять вместе и поженятся, но дяде грустно. Входит маленький посыльный, видит, как они танцуют, и думает, что они поженятся и возьмут его жить с собой. И он подбегает и обнимает и крепко целует дядю в щеку, а у дяди красивое лицо доброго человека, который чисто выбрит и гладко причесан с бриолином, и говорит ему: «я больше не вернусь к отчиму!», и поворачивается сказать Луизе Райнер, что они будут жить в домике в заснеженном лесу, и замечает в глазах Луизы Райнер слезы: оказывается, дядя Алиситы ушел и уже не вернется, потому что теперь у тети Алиситы ребеночек и дядя больше не сможет ходить к Луизе Райнер после банка, ведь он женатый. И здесь бы кино кончилось, и не знаю даже, умирает Луиза Райнер или нет, но это не важно, потому что, если умереть в конце, все равно в этом кино тебя уже не покажут, а маленький посыльный плачет каждую ночь, тихонько, чтобы нервный отчим не проснулся и не накричал на него. Учительница отвесила Чавес такую сильную оплеуху, какой я в жизни не видел, бедная Чавес, она хорошая и самая маленькая, в строю стоит после меня, а живет на земляной улице, зато я лучше всех рисую, Алисита тоже, но хуже меня, и я лучший ученик в классе, а только потом она. В прошлом году у меня вместо музыки был катехизис, надо было ходить к монашкам и все такое. А завтра день рождения у Гонсалес и придет Паки, она большая, в пятом, «без синяков и шишек не вырастешь мужчиной», говорит папа, он хочет купить мне большой велосипед, а я упаду, вот Паки не падает, потому что она большая и учится в пятом, и вообще она хорошая, почти красивая, только лицо худое. А у Алиситы лицо толстое, красивое, и зубы красивые, только по бокам длинные, как у собак, и от смеха глаза как у японки или китайки делаются. Я сестру Клару больше всех люблю, она молоденькая, мама ее ни разу не видела и не верит, что она такая красивая была, совсем как святая Тересита в книге для молитв. Она с первого дня катехизиса смотрела на меня ласково, а потом, когда увидела, что я все молитвы, и заповеди, и всё-всё выучиваю, вообще меня полюбила и назвала «служкой», это она хотела из меня священника сделать, чтобы служил в церкви. Священника мы видели мало, а серьезная сестра Мерседес пришла, только когда мы первую книжку с молитвами кончили; я каждый день ходил к сестрам на катехизис, и мне больше не хотелось смотреть изнутри их колледж, где одни девочки. Шторы там без морщинок и черные, как платья у монашек, все из одной черной ткани. С сестрой Кларой я не боялся, в первой книжке были заповеди и про младенца Иисуса с волхвами, но во второй книге сразу пошло про конец света. Конец света начинается с грозы. Он может в любую ночь наступить. И надо молиться перед сном, чтобы быть готовым. И вообще надо молиться, даже когда не конец света, а то наутро проснешься, а мама или папа мертвые, они могут умереть во сне. Конец света начинается с грозы, пока все спят, и гром гремит тихонько. И молния сверкает, но все окна закрыты, и ее никто не видит. Потом падают капли дождя. И еще немного грома, как в грозу, но не больше. Но вот уже все бушует по-настоящему, и мама просыпается поставить заслонки в канавках, чтобы не затопило грядки, и смотрит на небо, а там молнии, сразу много, вдруг делается светло, как днем, и все во дворе видно, даже кур в дальнем курятнике, они все стоят как каменные и смотрят. А гром потихоньку становится сильнее и сильнее, и тут словно стреляют из пушки, и уже ничего нельзя поделать: сверкает длинная молния, сплошь из электричества, и ударяет в середину площади, и земля раскалывается, как уголек. А один мальчик спросил сестру Мерседес, не погаснет ли пожар от дождя, а она ответила, что «будет только хуже», потому что «дождь прольется огненными каплями», тогда я даже не знаю, куда нам деваться, ведь дома загорятся, как бутерброды, сверху от дождя, а снизу от горящей земли, и всему придет конец. А Гонсалес спросила, можно ли будет людям спрятаться в церкви и в колледже у сестер, а сестра Мерседес сказала, что нельзя, что «все будет закрыто на ключ и на засов, ибо святой отец и сестры первыми предстанут перед Господом на Страшном суде». Значит, они первые и попадут под огненный дождь, и капли станут дырявить черное платье монашек и черную сутану священника и до того их продырявят, что через дырки будут видны всякие гадости: и виноградинки, и спутанные трубочки, и зеленая чашка вверх ногами – в органах пищеварения и размножения. Только грешно так думать про монашек и священника, ведь Бог их любит, над ними, наверное, прольется другой дождь, из черных капель кипящей смолы, чтобы дырявить и сразу затыкать все черным, как когда улицы мостят. Сестру Клару жалко, красивая она, лицо у нее зеленое, но доброе, как у Оливии де Хэвилленд, я ей сказал, что она хорошая, как святая Тересита, и не пугала меня концом света. На ночь нельзя много есть, а то плохие сны приснятся, и мама не дает мне больше на ночь яичницу, даже яйца всмятку не дает. Не могу заснуть, а то страшные сны будут, мама с папой гасят свет, значит, уже всю газету прочитали, я иногда слышу, как мама папе вслух читает, ведь папа у нас балованный, про Тобрук, и про Роммеля, и про Пантеллерию, надоели ужасно. Па-кита грозы не боится. Она приходит каждую субботу в сиесту, играет со мной и с моим соседом по парте. В джунгли – лучше всего. Жаль, нет теперь грушевых деревьев, там самые хорошие джунгли были, их рано утром срубили, я, когда встал, уже знал, что деревья