других, с двойными деревянными ставнями. Паркер распахнул ставни и открыл стеклянную дверь на узенький балкон. Жаркий солнечный свет ворвался внутрь, немного разогнав вонючий стоялый воздух.
— Господи, — сказал он. — Где здесь сортир?
— Снаружи, — отозвалась Дита.
— О Боже! Пойдем чего-нибудь поедим.
— Лучшие рестораны всегда возле рынка, — сказала Дита, и они быстро нашли хороший китайский ресторанчик «Чонг Конг». Поскольку еще не было двух часов дня, они легко смогли занять столик без ожидания.
— Наши спальные апартаменты могут быть интересны, — заявил Паркер, когда они поели. — Ясно, что двое спят на кровати и один в креслах, как это обычно делается. Точно так же ясно — я надеюсь, Эриксон, что мы оба джентльмены, — что мы должны просить Диту спать на креслах... Понятно, что я имею в виду?
И его темные глаза блеснули, когда он откинул волосы со лба, на котором поблескивала испарина — но не от жары, потому что в ресторане работал кондиционер, — а от еды и выпивки.
Владелец вертелся вокруг них, раздумывая, как бы выпроводить их, надеясь использовать этот столик не менее трех раз за послеполуденное время. Но когда Паркер попытался вручить ему карточку «Америкэн экспресс», Дита объявила:
— Ладно, парни. Сегодня Карнавал, и я приглашена на вечеринку. Так что сейчас я возвращаюсь в апартаменты, — она покачала ключами у них перед носом. — На сиесту. В кровати. Моей собственной.
И она ушла прежде, чем кто-либо из них смог ее остановить. А поскольку ресторатор куда-то унес кредитную карточку Паркера, они никак не могли ни преследовать ее, ни вернуться в комнату раньше ее.
Девушка отсутствовала до середины дня четверга. Мужчины без интереса слонялись по набережным. Прошел небольшой дождь, но они не нашли, где бы укрыться. Пустые ракеты, мертвая рыба и живые медузы колыхались в пропахшей бензином воде под грубо обтесанными камнями.
С двух и до самого вечера город, во время их прибытия гудевший как сумасшедший, словно вымирал, особенно во второй половине дня, ближе к вечеру, когда рестораны и закусочные опустели и гуляющие возвращались в отели или по домам, чтобы отдохнуть перед главной частью Карнавала.
Паркер сожалел, что выбрал Джеффа Эриксона, хотя выбор на самом деле определялся его знанием вооружения. В отряде были ребята, которые могли бы более жестко повести себя с Дитой, посмеяться над ней, заткнуть ее несколькими репликами, остановить, но не Джефф. Вот если бы это был молодой Смит... он мог очаровать любую девку, на которую положил глаз.
По предложению Джеффа они поднялись от набережных к Парк-Варгас. Пока они шли среди пальм и цветов, Джефф говорил о Джине, и Паркер почувствовал какую-то обделенность. Ему самому было некому позвонить или написать. Его мать жила в украшенной цветами квартире на Хэмптон-корт, где целыми днями пила джин с тоником. Его отец, некогда королевский конюший — вот откуда у его матери появилась ее квартира, — был теперь, в возрасте за шестьдесят, пляжным бездельником в Байя-Калифорнии. Адрес неизвестен.
В дальнем краю парка они снова вышли к берегу, который здесь был высоким и обрывался в океан. Небольшой авианосец болтался примерно в двух милях от берега. Джефф заплатил несколько монет, чтобы взглянуть в один из телескопов, выстроившихся вдоль парапета.
— Колумбийский флаг, — сказал он. — Называется «Колон», что значит «Колумб». Но я так считаю, что это бывший американский корабль второго класса. Чего здесь нужно колумбийскому авианосцу?
— Совместные операции с американским Управлением по экономическим вопросам, ЦРУ и Пентагоном по ловле наркоконтрабанды. На самом деле очковтирательство.
Те офицеры, которых мы видели в ресторане, должно быть, оттуда.
Он посмотрел на часы, и они вернулись назад на авениду Дос, седьмой квартал, в свою комнату как раз тогда, когда истекли два часа, которые у них просила Дита. Дверь была закрыта, но не заперта. Она ушла, забрав свою сумку, и оставила ключи и записку: «Вернусь в четверг утром. Все равно раньше вы ничего не получите в доках».
— Хреново, — сказал Паркер. — Впрочем, не так уж хреново.
Он повалился на кровать, которая скрипнула и прогнулась под ним.
Через два часа наступила ночь, и ее наступление ознаменовалось взлетом ракет, которые, казалось, запустили с крыши прямо над ними. Всюду загремела музыка: шумовые оркестры, передвигающиеся на тележках, ярмарочные шарманки на каруселях, установленных посреди бейсбольных площадок, чудовищно громкая сальса и рэгги почти на каждом углу.
— Если не можешь уснуть, присоединяйся, — сказал Паркер, и они пошли по волнующемуся городу.
Они зашли на бейсбольную площадку и поглазели на аттракционы и интермедии. Они смотрели, как тикос неистово катали своих тикас в электрических автомобильчиках, рассыпающих искры из сетки наверху. Джефф посмотрел, как палят из винтовки вроде винчестера, и выиграл гигантскую панду, которую отдал маленькой девочке. Девчонка кусала ногти и пыталась не зарыдать, потому что потерялась... и тут-то это с ним и произошло.
Джефф Эриксон знал джунгли — и городские вроде Белфаста, и тропические, вроде Папуа, знал их, убивал в них и оставался до сих пор жив в них. И он знал, когда за ним наблюдают. В этом не было ничего мистического, ничего особенного, хотя его коллеги, особенно фиджийцы, с которыми он работал, были уверены, что в нем есть что-то шаманское. Он считал, что это срабатывает на подсознательном уровне, но всегда поддается объяснению.
В лесу — лист, упавший против ветра, движение в бамбуковых зарослях на уровне, слишком высоком для змеи, тревожные крики птиц без видимой причины для беспокойства были среди тех признаков, едва различимых, едва осознаваемых, которые заставляли шерсть на загривке вставать дыбом. В городском окружении было иначе: голова, поднятая над толпой или выглядывающая из-за плеча более высокого человека, газета, развернутая слишком поздно, чтобы скрыть лицо, именно тогда, когда Джефф заворачивал за угол, который мог скрыть его от взгляда наблюдателя.
— Мистер Паркер, за нами хвост.
— Дерьмо. Я думал, что он может быть, но сказал себе, что, если это не просто мое воображение, старина Джефф тоже засечет его и скажет об этом.
— Вырубить его?
— Он один?
— Я так считаю.
Паркер остановился и задумался. За его спиной был один из тех аттракционов, где люди попарно садятся в люльки, которые качаются вперед и назад и одновременно крутятся. Две такие люльки занимали колумбийские моряки, на этот раз не офицеры, а рядовые. А еще через плечо Паркера Джефф заметил Диту, и она была с Гасконь Амброзией Уаттом, диспетчером из аэропорта. Они, кажется, неплохо проводили время вместе. Джефф задумался, заметил ли ее Паркер, и еще — не имеет ли она отношения к тем, кто следит за ними.
Паркер очнулся от своих размышлений. Глаза его сузились, и он выглядел более готовым к действию. Все это Джефф отметил с облегчением — он уже начал сомневаться в его профессионализме, несмотря на его репутацию.
— Если он вообще что-нибудь о нас знает, — сказал Паркер, медлительность в его речи пропала, он говорил четко и жестко, — тогда ему известно, что мы не знаем здесь ничего. План его игры может быть вроде этого: он хочет побывать в нашей комнате, порыться в наших вещах, что-нибудь еще, и он хочет знать, что его не поймают на крыше дома, если мы вернемся прежде, чем он закончит свои дела. Так что ему хочется, чтобы мы где-нибудь засели, прежде чем он начнет. Где-то, где мы останемся на... на сколько? На час? Или больше?
— Ресторан?
— Нет, Джефф, — в нем проснулся мальчишка, который играл в свою игру. Он игриво ткнул Джеффа в плечо. — Бордель, Джефф. Вот что нам нужно. Девки. Этим торгуют в каждом порту мира. Вопрос только — где?
Затем голос его вновь стал суровым.
