что силы оставляют его, но все еще сопротивлялся, всаживал нож куда попало — в горло, брюхо, спину, грудь, голову, — и вдруг зверь его отпустил. Кровь… как много крови. В руке вопила боль. Рука висела бесполезная, безвольная.
И тут, вздыбившись, как морская волна, собака впилась ему в горло, стала рвать, терзать его… Что-то хлынуло. Потоком, наружу. Собака вдруг ослабела. Ее челюсти разжались, по телу пробежала дрожь, рычание перешло в мучительный вздох; она стояла чуть поодаль и покачивалась словно в шоке. Из всего ее тела на землю скатывались капли крови. Вдруг задние лапы подкосились, она села и тут же неловко рухнула ничком.
Мистер Браун уронил нож и подтянул полу пропитанного кровью плаща к своему горлу. Он лежал у стены, его ноги придавило тело собаки, жизнь покидала его.
Но он это сделал! Может, собаку он не переживет, но девушка мертва. Уже с затуманенными глазами он потянулся рукой и коснулся ее волос, рассыпавшихся на камне с ним рядом. И тут от начала аллеи донесся голос:
— Чака?
Он дернулся и привстал — это был миг крайне го ужаса.
Там стояла
Не может быть…
Он опустил глаза на свою жертву и сдернул капюшон, закрывавший лицо мертвой девушки.
Огромное родимое пятно от челюсти до самого лба…
Не та, другая… а он… его мастерство…
Его голова поникла, и он рухнул лицом вниз, в вечный кошмар.
Салли бросилась в темную аллею, упала на колени рядом с девушкой, поставив фонарь на булыжник у ее головы.
— Изабел, — позвала она, — Изабел!
Она приложила руки к щеке девушки, увидела, что веки ее дрогнули и глаза открылись. Она выглядела обезумевшей, словно очнулась от ночного кошмара.
— Салли! — прошептала она.
— Он тебя… — заикнулась Салли.
— Он ударил меня ножом… но только нож… нож попал в корсет… О, как глупо… я потеряла сознание… но Чака…
Салли почувствовала страшный, невыносимый удар в сердце.
Она опять схватила фонарь. Его колеблющийся свет плясал на теле мужчины, на потоках крови, струившихся меж камней, и, наконец, осветил темную голову и тускнеющие глаза собаки.
— Чака! — позвала она громко дрожащим, исполненным любви голосом.
И собака услышала ее, услышала на пороге смерти, и приподняла голову, и успела еще и раз, и два, и три постучать по земле хвостом, прежде чем ее невероятная сила окончательно иссякла. Салли бросилась наземь, вытянулась во весь рост рядом с могучим псом, обняла его голову и целовала, целовала его, горько рыдая, и ее слезы смешивались с его кровью, и она все звала его: «Чака! Чака!..»
Чака хотел ей ответить, но горло оставалось немо. И тут же наступила кромешная тьма. Салли была с ним. Он в безопасности. Он умер.
Глава семнадцатая
Фургон для перевозки мебели
Обычное течение времени как бы остановилось, и половину ночи оно шло совсем не так, как всегда: фантасмагорический театр теней заполняли фигуры полицейских и зрителей, появился доктор для Изабел (раненой в ребро), а потом возник сердитый человек с тележкой и решительно объявил, что сейчас увезет Чаку. Но Салли не разрешила; она заплатила ему, попросив перевезти труп собаки в сад ее домовладельца, и дала еще полкроны, чтобы он накрыл Чаку брезентом. Чаку похоронят там, где хочет она.
Как только ушел доктор, Изабел легла в постель — она все еще была в шоке, ее била дрожь, рана болела все сильнее. Салли отвечала на вопросы: да, собака принадлежала ей; нет, ей неизвестно, почему напали на мисс Мередит; нет, того человека она не узнала; да, мисс Мередит живет здесь; да, обычно в это время выходит с собакой она сама; нет, ни она, ни мисс Мередит никаких угроз не получали…
В конце концов, полицейским ничего не оставалось, как согласиться с тем, что нападение оказалось случайным, хотя было очевидно, что они озадачены. Для банального уличного грабителя преступник был слишком хорошо вооружен, к тому же наброситься на кого бы то ни было, сопровождаемого такой собакой, когда вокруг сколько угодно объектов полегче… да, тут было что-то странное. Уходя, они недоуменно покачивали головами. Шел уже четвертый час, когда Салли добралась, наконец, до постели, но, сколько ни набросила на себя одеял, они не могли унять дрожь.
На следующее утро она прежде всего пошла в свой офис — и не узнала его.
Все ее папки, аккуратно разложенная корреспонденция, скоросшиватели, где были собраны документы, касавшиеся каждого ее клиента, сведения об их акциях и сбережениях, — все исчезло. Полки опустели, ящики кабинетного шкафа выдернуты и висели, зияя голыми днищами.
У нее закружилась голова, показалось, что она сходит с ума, что она зашла в чужой офис. Но нет — вот же ее стол и стулья, вот и старенькая просевшая софа.
Она бегом спустилась в контору старшего клерка, который получал с нее арендную плату.
— Где мои папки? Что произошло?
На секунду его лицо исказилось от ужаса, словно он увидел привидение. Но тут же оно замкнулось, от плотно сомкнутых губ веяло холодом.
— Боюсь, что это мне неизвестно. И должен заметить, информация, сообщенная мне о характере использования вами этого офиса, в высшей степени возмутительна. Сегодня утром, когда пришла полиция, они…
— Полиция? Кто вызвал полицию? Что им было нужно?
— Я не считал возможным задавать им вопросы. Они забрали определенные документы и…
— Вы позволили им забрать из моего офиса мою собственность? А расписку получили?
— Я не намерен вставать между офицером полиции и его долгом. И не говорите со мной таким тоном, молодая леди.
— У них был ордер? И чьим же именем они открыли мой офис?
— Именем Короны!
— В этом случае они должны были предъявить ордер. Вы его видели?
— Разумеется, нет. Это не входит в мои обязанности.
— Из какого они полицейского участка?
— Понятия не имею. И я должен…
— Вы разрешили офицерам полиции войти в мою комнату и забрать мою собственность… вы не спросили у них предписания… вы не видели ордера… Но это Англия, вам это было известно? Полагаю, вам приходилось слышать о том, что существует ордер на обыск? Откуда вы знаете, что эти люди действительно были офицерами полиции?
Он стукнул кулаком по столу и вскочил на ноги.
— Я не позволю, — заорал он, — так говорить с собой пошлой проститутке!
Последнее слово повисло во внезапно наступившей тишине.
Он уставился в стену позади Салли, не имея силы смотреть ей в лицо.
Она смерила его взглядом с головы до ног, от красных пятен на щеках до белых как бумага пальцев, вцепившихся в стол.
— Мне стыдно за вас, — сказала она. — Я считала вас деловым человеком. Я думала, вы способны смотреть человеку прямо в лицо и поступать честно. Прежде я бы рассердилась на вас, но сейчас мне просто за вас стыдно.
Он ничего не сказал; она повернулась и вышла.
Дежурный сержант ближайшего полицейского участка был пожилой добродушный человек; когда Салли начала рассказывать свою историю, он нахмурился и, приняв озабоченный вид,
