– О демон Тафрео[40], силой Бога Единого заклинаю тебя: выйди прочь из тела сего!
И надавил руками на место пребывания беса.
С громким хрустом и воплем испуга (раздавшихся будто бы из тела больного), не выдержав заклинания и жара целительных рук, Тафрео, обязанный повиноваться волхву, знающему его истинное имя, исчез и пошел искать другие жертвы. Бугорка под пальцами более не ощущалось, Крикс расслабился.
Иуда еще долго поглаживал спину пациента, вливал остатки (увы, столь малые) своих жизненных сил в пораженное место через ладони. Потом приказал велиту встать. Тот с опаской повиновался и неверящими глазами уставился на Иуду.
– Боль почти прошла! Я могу свободно двигаться!
– Чтобы демон не вернулся, старайся не застудить это место. Не таскай ничего тяжелого десять дней. И мне надо еще три-четыре раза наложить на тебя руки, дабы ты стал таким, каким был...
– Колдун, истинный колдун, – бормотал Неарх, зажав в кулаке амулет. – Слушай, Крикс, а может, это сам Иуда Гавлонит? Про него говорят, будто он – искусный маг и врач...
– Иудейский стратег – великий воин, уложивший собственноручно два десятка легионеров, лучших бойцов ойкумены! А перед нами – изможденный старик, коему вскоре уготована встреча с Богом Смерти. Хватит изрекать глупости, пойдем в лагерь!
– Если бы не твое чудесное исцеление, друг-самнит[41], я бы сравнил с Танатосом самого этого иудея, такой ужас он во мне вызывает! Но ты прав, пусть его судьбу решает легат...
Час пути – и перед ними словно распростерся растревоженный муравейник. Туда-сюда сновали людишки: кто с шанцевым инструментом, кто с кольями, кто с тюками. Суетились, группами и поодиночке что-то таскали, строили. Стучали топоры и молоты, надсадно кашляли саперы, выкидывая лопатами землю из рва на вал.
– Колоний совсем лишился рассудка. Одержана решительная победа, зелоты рассеяны, ближайшее враждебное войско – в Парфии, в сотнях миль отсюда. А легат, дав остаткам легиона всего несколько часов отдыха после битвы, заставляет их строить лагерь. Зачем, против какого супостата? Мои предки, уж на что умный был народ, разбивали лагеря только в исключительных случаях. Да и самниты, если не ошибаюсь, тоже? А, Крикс?!
– Вот поэтому мы с тобой и служим латинянам, а не наоборот. У них устав обязывает полководца делать это ежедневно. За неповиновение воинским законам, сам знаешь, полагается очень суровая кара. Посему Колоний легионеров не жалеет и не балует.
Кто видел один римский лагерь, тот видел все – принципы их организации не менялись уже несколько столетий (различались лагеря исключительно размерами).
Сразу после легендарного Ромула его ближайшие потомки на горьком опыте убедились, что в походе нельзя проводить даже одну ночь, не приняв необходимых мер предосторожности. Изредка римляне окружали свою стоянку простым валом с частоколом из кольев и рвом. В девяноста же случаях из ста разбивался «кастра»[42] – укрепленный лагерь. Из него войско выступало на битву, и в него же возвращались в случае поражения. Атаковать бивуак, как и стены крепости, с надеждой на успех можно было, только обладая по крайней мере трехкратным превосходством в силе. С равной по численности или имеющей небольшой перевес армией такая попытка обречена на провал. Сам Ганнибал пасовал перед укрепленными убежищами Фабия Кунктатора-Медлителя и выманивал легионеров на открытое пространство для правильного полевого сражения.
Одна из главнейших забот легата – выбрать подходящее место для ночной стоянки. Главные критерии здесь те же, что и при основании города или деревни: чтобы поблизости имелись вода, топливо и подножный корм для лошадей, а сами окрестности выглядели здоровыми. Никаких болот, подозрительных пустошей, выцветшей травы, зарослей сухих кустов и деревьев, как можно меньше комаров.
Сначала маршрут армии изучают разведчики. Затем, еще до прихода главных сил, посланные вперед землемеры разделяют и с точностью вымеривают подходящую площадку, которая находится или в ровном поле, или на вершине холма. Только глупец способен обосноваться на дне оврага, лощины или иной низменности – такие места легко обстреливать сверху из метательных машин, пращей и луков.
И уж потом прибывшие «мулы» – навьюченные легионеры – немедленно приступают к возведению укреплений: роют ров, насыпают вал, вбивают колья. В самом конце работ строится само жилье.
Иуда никогда не посещал римский лагерь, но хорошо знал его устройство по описаниям Пандеры и соглядатаев. И теперь рассказы более чем тридцатилетней давности воплотились в жизнь перед его глазами.
Правильный четырехугольник, вытянутый с севера на юг, был совершенно не похож на обычные поселения в Галилее и Иудее, где нет ни плановой застройки, ни прямых улиц, ни сотен жилищ, одинаковых по размеру, цвету, внешнему виду, форме и используемым материалам.
Ровные, как по ниточке выведенные ряды палаток, ворота, частокол, ров – такая картина непривычным к прямым линиям иудеям может присниться разве что в страшном сне!
С юга расположены главные, так называемые преторские ворота, на севере – задние, с востока и запада соответственно – правые и левые. Вне пределов кастры находятся палатки дежурных стражей.
Сердце бивуака – преторий, штаб-квартира главного военачальника. По обеим сторонам от него стоят жилища свиты и телохранителей. Перед преторием раскинулась принципия – площадь собраний. Неподалеку – квесториум, предназначенный для содержания заложников и хранения добычи под надзором легатов. У каждого из них, как и у трибунов, отдельные палатки. Такой же привилегии удостоены начальники союзнических войск. За жильем руководителей, по другую сторону от принципии, возведен алтарь для жертвоприношений и гаданий, без которых доблестная римская армия и шагу не ступит, пальцем не пошевельнет.
Пространство вокруг административно-религиозного центра предназначено для отборных отрядов пехоты и конницы. А уж за ними нашлось место простым легионерам. Причем каждая пехотная когорта и манипула, каждая конная ала (да что там, каждый солдат!) всегда занимают предназначенные только им одни и те же участки.
Вспомогательные войска, если им доверяют, живут под защитой рва и валов. Если же считают
