— Прервать беременность, — сказал доктор Витгенштейн.
— Будьте вы прокляты! Я ждала этого! А почему вы… пока я была под действием, почему вы просто не сделали чистку? Я бы никогда не узнала! Но нет, вам понадобилось привести меня в сознание и просветить…
— Вы бы хотели, чтобы мы приняли решение за вас? — спросил Лермонтов. Она не ответила, и он повернулся к Витгенштейну: — Доктор, приготовьте операционную.
— Подождите… Нет, подождите. — Она почувствовала, что на глазах выступают слезы. — Кто это?
— Кто кто?.. А, — сказал Витгенштейн. — Девочка.
— Капитан… я хочу увидеться с Джоном Фалькенбергом.
— Не могу вам помешать, — ответил Лермонтов, — но прошу вас этого не делать. Пока вы не примете окончательного решения. Он не глуп…
— Вы его знаете? — спросила она. — Странный вопрос, верно? Знаете ли вы… отца моей неродившейся дочери? У нас было три недели. Целая жизнь. Мне кажется, я его знаю, но правда ли это? О, черт побери!
Лицо Лермонтова смягчилось.
— Он считается… считался… многообещающим молодым офицером. От него ждали многого. — Капитан пожал плечами. — Жаль, что никто не видел, как погиб гардемарин Кьюни. Я не знаю, что мы можем сделать для Фалькенберга.
— И я ничего не могу сделать… могу только ухудшить положение, — сказала она. — Как же мне быть?
— Избавьтесь от ребенка, — сказал Лермонтов. — Потом, через год, через два, когда сенатор забудет, вы снова встретитесь…
— Он никогда не забудет. И мы никогда не встретимся. Лермонтов собирался заговорить, но она опередила его.
— Вы не можете быть уверены, и я не могу, — сказала она. — Единственное, в чем мы уверены, — мы убьем мою дочь.
— Эмбрион, — сказал Витгенштейн. — Не…
— Я изучала эмбриологию, — возразила Анджела. — Не нужно объяснять мне подробности. — Она долго молчала. Потом вытерла глаза и прямо взглянула на Лермонтова. — Капитан, вы можете обеспечить мой переезд на Черчилль?
— Да, но почему именно на Черчилль?
— У меня там родственники. Моя ветвь семейства не располагает большими средствами, но мы не разорены, вы знаете. Меня примут…
— В этом случае я не смогу разрешить вам снова увидеться с Фалькенбергом.
— Вы не сможете меня остановить, если я этого потребую, и вы это тоже знаете, — сказала она. — Но… может быть, так лучше. Скажите ему… — у нее перехватило горло, и она почувствовала, что на глазах снова слезы. — Скажите, что я ему благодарна за то, что он спас мне жизнь, и желаю ему всего хорошего.
Напряженный молодой человек вошел в помещение и козырнул:
— Лейтенант Фалькенберг по приказу капитана Лермонтова явился, сэр.
Худой человек за столом ответил на приветствие. — Спасибо. Садитесь.
— Сэр?
— Я сказал, садитесь.
— Есть, сэр. — Фалькенберг принужденно сел.
— Вы думаете, я вызвал вас, чтобы наказать? Фалькенберг нащупал папку под левым локтем.
— Я получил приказ…
— Знаю, — прервал Лермонтов. — Не такой приказ я бы хотел отдать. Но сделать ничего нельзя.
— Значит, я покидаю Вооруженные Силы?
— Нет, только Флот, — сказал Лермонтов. — Если, конечно, не захотите совсем уйти с военной службы. — Старший офицер наклонился вперед и пристально посмотрел на Фалькенберга. — Я не стал бы вас винить, если бы вы это сделали, но надеюсь, вы не сделаете. Я организовал ваш перевод в морскую пехоту. В качестве старшего лейтенанта, временно исполняющего обязанности капитана. Кроме того, я направил сенатору Гранту рекомендацию, чтобы Большой Сенат наградил вас Орденом мужества первой степени. Думаю, вскоре вас ждет звание капитана морской пехоты — Лермонтов вздохнул. — Будь у нас лучшая связь и сумей я поговорить с сенатором непосредственно, возможно, в этом не было бы необходимости. Может быть, я не совсем верно оцениваю политику Большого Сената.
Фалькенберг взглянул на свою папку с приказом.
— Я тоже, сэр.
— Но это очевидно, — сказал Лермонтов. — Вы действовали совершенно правильно. Трудно пожертвовать одним взводом, чтобы спасти всех остальных, но мы уверены, что больше ничего нельзя было сделать. — Он пожал плечами. — К несчастью, взводом, который вы потеряли, командовал внук сенатора Бронсона, но вы не могли этого знать.
— Он был хорошим военным, — сказал Фалькенберг. — И, честно говоря, я знал, кем он приходится…
Лермонтов поднял руку, заставляя его замолчать. Он невольно обвел взглядом помещение, потом пристально посмотрел на Фалькенберга.
— Вы никогда никому об этом не расскажете, — сказал он. — То, что ваши действия привели к гибели молодого человека, достойно сожаления, но они были оправданны. Возможно, Бронсон забудет. Но если члену Большого Сената Бронсону напомнят, что вы знали о его интересе к гардемарину Кьюни, положение станет гораздо более серьезным. Он никогда об этом не забудет. Вам в будущем следует избегать встреч с сенатором.
— Да, сэр. Только… — Да?
— Сэр, я уже спрашивал о мисс Найлс, но никто как будто не знает, где она.
— Она попросила, чтобы ее отправили на Черчилль, где у нее есть деньги и родственники. Она улетела два дня назад на курьерской шлюпке, чтобы попасть на корабль, идущий на Черчилль.
— О… а я думал… Она оставила для меня сообщение?
— Сказала, что очень благодарна вам за то, что вы спасли ей жизнь.
— Понятно. — Он несколько мгновений молчал. — Сэр, каково мое назначение?
Лермонтов слегка улыбнулся.
— У вас есть выбор. Как обычно, имеется множество мест, где назревают неприятности.
III
Исход. За эрой исследований, начавшейся после изобретения движителя Олдерсона, вполне предсказуемо последовала эпоха колонизации. Первоначально колонистами становились богатые люди, не удовлетворенные земной цивилизацией. Многими двигали религиозные соображения. Это были представители и традиционных религий, и тех мирских сект, которые развились на основе того, что в двадцатом веке было известно как «экологическое движение» или движение зеленых.
Многие из ранних колонистов были высокообразованными людьми и имели все основания рассчитывать на успех в создании собственной культуры на новых планетах. К несчастью, они не принимали во внимание давление со стороны правительств Земли…
