— Вам стоит обратиться к президентской гвардии, — сказал Фалькенберг. — Она не знает, что делать.
— Вы не собираетесь использовать ее в уличных боях? — спросил Хамнер.
Фалькенберг покачал головой.
— Сомневаюсь, чтобы они стали сражаться. Слишком много друзей среди мятежников. Дворец они будут защищать, но в остальном ненадежны.
— Есть ли у нас шанс? — спросил Хамнер.
Будро оторвался от размышлений и словно пришел в себя.
— Да, если ли у нас шанс?
— Возможно, — ответил Фалькенберг. — Зависит от того, насколько хорош противник. Если их командир хотя бы вполовину так хорош, как я думаю, нам не победить.
XI
— Черт побери, мы не станем этого делать! — Лейтенант Мартин Летэм в ужасе смотрел на капитана Фаста. — Этот рынок — смертельная ловушка. Мои люди не пойдут в атаку через открытые улицы на укрывшихся мятежников…
— Конечно, нет. Вы хотели быть славными полицейскими, — спокойно ответил капитан Фаст. — Но вы выпустили ситуацию из рук. Так кому же снова брать ее под контроль, как не вам?
— Четвертый батальон подчиняется полковнику Кордове, а не вам. — В поисках поддержки Летэм огляделся. Его слышали несколько взводов четвертого батальона, и он почувствовал себя уверенней.
Они стояли в углублении на дворцовой стене. Снаружи и по сторонам от углубления то и дело слышались выстрелы: остальные части сдерживали мятежников. Здесь Летэм чувствовал себя в безопасности, но там…
— Нет, — повторил он. — Это самоубийство.
— Неподчинение приказу тоже, — негромко сказал Эймос Фаст. — Не оглядывайтесь и не повышайте голос. А теперь посмотрите на стену дворца за мной.
Летэм увидел. Блеснул ствол ружья; фигуры в коже незаметно располагались на стене и в нишах с окнами.
— Если не пойдете в атаку, будете разоружены и пойдете под трибунал за трусость перед лицом врага, — так же негромко продолжал Фаст. — А исход такого суда может быть только один. Только одно наказание. Так что вам лучше попробовать атаковать. Мы вас поддержим.
— Зачем вам это? — спросил Мартин Летэм.
— Вы создаете проблемы, — ответил Фаст. — А теперь приготовьтесь. Когда выйдете на рыночную площадь, остальные пойдут за вами.
Атака прошла успешно, но четвертый батальон понес тяжелые потери. Еще несколько яростных атак, и мятежников вытеснили из непосредственной близости от дворца, но полку Фалькенберга приходилось платить за каждый отвоеванный метр.
Когда они занимали здание, противник, отступая, его поджигал. Столкнувшись с большой группой повстанцев, Фалькенберг вынужден был остановить наступление, чтобы спасать больных из подожженного врагом госпиталя. Три часа вокруг всего дворца полыхали пожары.
В зале совещаний никого не осталось, кроме Будро и Хамнера. Тела унесли, пол вытерли, но Джорджу Хамнеру казалось, что теперь в этой комнате всегда будет пахнуть смертью; и он не мог время от времени не смотреть на аккуратную цепочку пулевых отверстий на уровне груди в роскошной обивке кабинета.
Вошел Фалькенберг.
— Ваша семья в безопасности, мистер Хамнер. — Он повернулся к президенту. — Готов доложить, сэр.
Будро затравленно посмотрел на него. По-прежнему слышались звуки стрельбы, хотя и слабее.
— У них хорошие вожаки, — доложил Фалькенберг. — Покинув стадион, они сразу направились в казармы полиции. Перебив полицейских, взяли оружие и раздали своим союзникам.
— Они убили…
— Так точно, — ответил Фалькенберг. — Полицейские казармы им были нужны, как крепость. Мы столкнулись не просто с толпой, господин президент. Мы постоянно наталкиваемся на хорошо вооруженных и хорошо подготовленных солдат. Домашние армии. Утром я предприму новую атаку, но в данный момент, господин президент, мы удерживаем всего километр вокруг дворца.
Пожары бушевали всю ночь, но стычек было немного. Полк удерживал дворец, разбив лагерь в его дворе; и если кто-нибудь задавался вопросом, почему четвертый батальон располагается в самом центре и окружен остальными, то делал это про себя.
Лейтенант Мартин Летэм мог бы ответить такому любопытному, но он лежал укрытый флагом Хедли в зале славы рядом с госпиталем.
Утром наступление снова началось. Полк передвигался небольшими группами, прорывал слабые позиции, обходил сильные, пока снова не расчистил пространство вокруг дворца. И тут он столкнулся с сильно укрепленной позицией.
Час спустя полк вел тяжелый бой на перекрытых баррикадами улицах, среди горящих зданий, под огнем снайперов с крыш. Манипулы и взводы, пытавшиеся пробиться в здания за этим пространством, вынуждены были отходить.
В повторных атаках на баррикады четвертый батальон понес огромные потери.
Джордж Хамнер пришел с Фалькенбергом и стоял в полевом штабе. Он наблюдал, как отступает еще один взвод четвертого батальона.
— Хорошие солдаты, — сказал он.
— Хорошие, — согласился Фалькенберг. — Сейчас.
— Но вы быстро истратили их.
— Не совсем по своему выбору, — ответил Фалькенберг. — Президент приказал мне сломить сопротивление противника. На это тратятся солдаты. И лучше я использую четвертый, чтобы ослабить это сопротивление.
— Но мы ни к чему не приходим.
— Да. У противника хорошие бойцы, и их слишком много. Мы не можем собрать их в одно место и навязать бой, а когда мы сталкиваемся с ними, они поджигают часть города и уходят под прикрытием огня.
Связист-капрал настойчиво замахал, и Фалькенберг подошел к низкому столу, на котором располагалась электроника. Он взял протянутый наушник, прислушался, затем поднес к губам микрофон.
— Отходите к дворцу, — приказал он.
— Вы отступаете? — спросил Хамнер. Фалькенберг пожал плечами.
— У меня нет выбора. Я не могу удерживать такой узкий периметр, и у меня только два батальона. Плюс то, что осталось от четвертого.
— А где третий? Где солдаты-прогрессисты? Мои люди?
— На электростанциях и продовольственных центрах, — ответил Фалькенберг. — Мы не можем войти туда — у техников будет время, чтобы вывести оборудование из строя, — но мы можем не допустить туда мятежников. Третий батальон подготовлен не так хорошо, как остальные, к тому же техники могут ему довериться.
Они вернулись обратно по горящим улицам. Сзади доносились звуки отступления полка. Гражданские рабочие пытались погасить пожары и занимались ранеными и погибшими.
«Безнадежно, — подумал Джордж Хамнер. — Безнадежно. Не знаю, почему мне казалось, что после ухода Брэдфорда Фалькенберг совершит чудо. Что он может сделать? Никто ничего не может сделать».
Встревоженная президентская гвардия впустила их во дворец и закрыла за ними тяжелые ворота.
