Ширли гладила ему спину. Все его чувства были на взводе. Колледж оказался таким, как он и воображал. Мальчишки в дорогих частных школах, куда посылал его отец, шептались о фестивалях, демонстрациях и стычках, но это не было реальностью. А теперь стало. Раньше он почти не встречался с гражданами, теперь они повсюду вокруг него. На них благотворительная одежда, и говорят они на странных диалектах, которые Марк понимает лишь наполовину. Все: и граждане, и студенты — дергаются в такт музыке, накатывающейся на них.
Отец Марка хотел отправить его в колледж в округе налогоплательщиков, но не хватило денег. Марк мог бы получить стипендию, но не получил. Он говорил себе, что сделал это нарочно. Конкуренция — не метод жизни. Два его лучших друга по средней школе отказались участвовать в этих тараканьих бегах. Впрочем, ни один из них сюда не попал: у них было достаточно денег, чтобы учиться в Принстоне или Йеле.
Появлялось все больше граждан. Предполагалось, что на фестиваль попадают только по билетам, а главное, что граждане не имеют права приходить в кампус, но студенческие группы раскрыли ворота и снесли ограждения. Все было заранее спланировано, на встрече. И теперь помещение охраны у ворот пылает, и все, кто живет поблизости, могу войти.
Ширли была в экстазе.
— Ты только посмотри на них! — кричала она. — Так и должно быть! Граждане должны иметь право идти, куда захотят. Равенство навсегда!
Марк улыбался. Все это так ново для него. Раньше он не задумывался о делении на граждан и налогоплательщиков и принимал свои привилегии, даже не замечая их. Он многое узнал от Ширли и своих новых друзей, но еще очень многого не знает. «Но я все узнаю, — думал он. — Мы знаем, что делаем. Мы можем сделать мир лучше — можем все! Пора этим глупым старым ублюдкам подвинуться и впустить свежие идеи».
Ширли передала ему трубку с борлоем. Еще одно новшество — это привычка граждан, и отец Марка ее презирал. Теперь Марк не понимал почему. Он глубоко затянулся, наслаждаясь ощущением довольства, которое приносил дым. Потом потянулся к Ширли и окунулся в теплую ванну ее заботы и любви, зная, что она так же счастлива, как и он.
Она нежно улыбнулась ему, продолжая держать руку на его бедре, и они задергались в такт музыке, улыбаясь в предвкушении того, чем закончится день. Снова появилась трубка, и Марк с готовностью взял ее.
— Легавые! Легавые идут! — послышался крик с края толпы.
Ширли повернулась к своим последователям.
— Оставайтесь на месте. Не провоцируйте ублюдков. Ничего не делайте, просто сидите.
Послышался одобрительный гомон. Марк чувствовал, как его охватывает возбуждение. Вот оно. И он среди предводителей; даже если его статус связан лишь с тем, что он парень Ширли, все равно он среди вожаков, один из тех, кто заставляет других действовать…
Полиция пыталась прорваться сквозь толпу, чтобы прекратить праздник. С полицейскими был президент университета, он что-то кричал, но Марк не разбирал слов. На краю лужайки появился дым.
Да, что-то горело. Может, не одно здание. Полицейские и пожарные пытались пробиться через толпу. Кто-то ударил полицейского, и тот упал. Десяток его товарищей обрушился на толпу. Поднимались и опускались полицейские дубинки.
Мирный сон рассеялся. Марк смотрел в недоумении: «Где-то кричит человек, где он? В горящем здании?» Группа начала скандировать: «Равенство сейчас! Равенство сейчас!»
Другая группа воздвигала посреди лужайки баррикаду.
— Они не должны этого делать! — крикнул Марк. Ширли улыбнулась ему. Глаза ее возбужденно горели. Появлялось все больше полицейских, одна группа направилась к Марку. Полетели камни, и полицейские подняли алюминиевые щиты. Они приближались. Один из полицейских поднял дубинку.
Он собирается ударить Ширли! Марк перехватил дубинку и отвел удар. Вокруг теснились граждане и студенты. Некоторые бросались на полицейских. Рослый мужчина, хорошо одетый и слишком старый, чтобы быть студентом, ударил передового полицейского. Тот упал.
Марк потащил Ширли в сторону: в схватку вмешались десяток поджигателей в кожаной одежде. Поджигатели займутся полицейскими, но Марк не хотел на это смотреть. Парни в школе презрительно говорили о легавых, но те полицейские, с которыми сталкивался Марк, всегда были вежливы и почтительны; а эти ужасны и…
В голове у него все смешалось. Только что он лежал в объятиях Ширли, слушал музыку, и все было замечательно. А теперь полиция, и крик: «Убей копа!», и пожары. Повсюду поджигатели. На встрече их не было. Большинство их разыскивает полиция. Они прислали своего представителя на встречу и согласились, что демонстрация будет мирной…
С крыши горящего здания спрыгнул человек. Внизу некому было подхватить его, и он растянулся на ступенях, как сломанная кукла. Изо рта лилась кровь, ярко-алая полоска на розовых мраморных ступенях. Над другим зданием к небу тоже поднялось пламя. Появилось еще много полицейских, они начали окружать толпу заграждениями.
Из военной машины появился штатский, его яркая одежда контрастировала с тусклой синевой полицейских мундиров. Полицейские с поднятыми щитами окружили его. Штатский закричал в громкоговоритель:
— Зачитываю закон 1998 года с поправками. При возникновении толпы, которая представляет опасность для общественной и частной собственности и для жизни граждан и налогоплательщиков, законные представители власти имеют право приказать толпе разойтись и предупредить, что неповиновение этому приказу будет рассматриваться как мятеж. Представители власти должны дать достаточно времени…
Марк знал этот закон. Он участвовал в его обсуждении в школе. Пора убираться отсюда. У местного мэра вскоре будет достаточно полномочий, чтобы покончить с этой дикой сценой. Он может даже вызвать военных — американских или из Совладения. Теперь ограждения стояли по обе стороны от толпы, но полицейские еще не преградили доступ в здания. Впереди дверь, и Марк потянул к ней Ширли.
— Пошли!
Но Ширли не пошла с ним. Она вызывающе стояла, безумно улыбаясь, грозила кулаком полицейским, выкрикивала проклятия. Потом повернулась к Марку:
— Если струсил, убирайся, малыш. Проваливай.
Кто-то передал по кругу бутылку. Ширли отпила из нее и протянула Марку. Он поднес бутылку к губам, но пить не стал. В голове шумело, он чувствовал страх. «Нужно бежать, — думал он. — Бежать, как от огня». Мэр кончил зачитывать закон…
— Равенство сейчас! Равенство сейчас! — Крики действовали заразительно. Теперь кричала половина толпы.
Полиция бесстрастно ждала. Время от времени офицер поглядывал на часы. Потом кивнул, и полицейские двинулись вперед. Четыре техника взяли шланги и принялись направлять струи пены из машин поверх голов приближающихся полицейских. Липкая жидкость брызгами падала вокруг Марка.
Марк упал. Он попытался встать, но не смог. Все вокруг падали. Все, чего касалась жидкость, становилось скользким, и никто не мог устоять. Но на полицию жидкость не действовала.
«Мгновенная банановая кожура», — подумал Марк. Он видел на триви, как ее используют. Когда ее показывали по триви, все смеялись. Но теперь это совсем не казалось забавным. Несколько попыток показали Марку, что уйти он не сможет; он едва мог ползти. Полицейские быстро приближались. Об их щиты ударялись камни и бутылки.
Поджигатели в черных одеждах доставали из карманов флакончики спрея. Побрызгав на подошвы и ладони, они вставали. И стали уходить сквозь беспомощную толпу, подальше от полиции, к пустому
