вынужден плыть за нами.
— Эй, капитан! — крикнул Орлов, когда мы приблизились к кораблю. — Видите, какого великолепного пассажира мы вам раздобыли! Теперь спускайте канат с лебедки!
Белому медведю такая поездка вовсе не нравилась. Каждый раз, когда петля хоть немного ослабевала, он пытался нас атаковать. Надо было быть очень бдительными.
И вот нам подали конец каната с судовой лебедки. Поймав его, мы были вынуждены остановить катер. И тогда начался переполох! Прежде чем мы успели связать наш канат с судовым канатом, белый медведь оказался на корме нашего катера. Положение создалось довольно-таки опасное — ружей у нас с собой не было!
Попавший в беду хватается за соломинку, и нам ничего не оставалось, как взобраться на корабль по спущенному оттуда штормовому трапу. С невероятной быстротой, которая сделала бы честь акробату, я взлетел на палубу. Оглянувшись, увидел, что Орлов и Вершинский уже стоят там. Когда же они успели?
Моторист катера остался один на один с белым медведем, и зверь, не мешкая, начал наступление. Трубу и штурвальный полубак, оказавшиеся на его пути, косолапый смял в одно мгновение. Обломки ему тоже, наверное, мешали, и он столкнул их за борт.
Пока медведь был занят этим, мотористу удалось схватить железный лом. Теперь он уже мог защищаться. Улучив подходящий момент, моторист ударил медведя по лбу. Рыча от боли и ярости, зверь встал на дыбы. В тот же момент раздались выстрелы… и грузное тело рухнуло на палубу. Капитан Бурке и один матрос держали лежащего зверя на прицеле. Однако выстрелы были точными — когда моторист ткнул медведя концом лома, тот не подавал уже никаких признаков жизни.
Все вздохнули с облегчением.
— Где же вы научились так ловко лазить по канату? — с улыбкой спросил меня капитан Бурке.
— Нужда научит калачи есть, — нашел я подходящий ответ.
Моряки содрали со зверя шкуру и разделали тушу. Мясо отдали коку.
Закончив свою смену, мы отправились на корабль. Пар поднимался от больших блюд с медвежатиной — на выбор: жареной и вареной. Это был замечательный пир! И шуток на наш счет было много!
…После ухода «Русанова» на берегу снова началась напряженная работа. Наконец весь груз был перенесен на склады. Начали монтаж доставленной нам электростанции.
Приближалась осень. Солнце уже не стояло днями и ночами на горизонте, а садилось за ледяные глыбы — сначала в полночь, а затем уже в более ранние часы. Установился обычный ритм чередования дня и ночи.
В одну такую ночь нас разбудил сильный лай собак.
— Что это они там опять расшумелись! — возмутился штурман Лев Рубинштейн, любивший поспать.
— Наверное, медведи бродят, — предположил я, вылезая из теплого спального мешка.
— Что, если посмотреть? — заинтересовался и Орлов. Мы быстро оделись, схватили ружья, фотоаппараты и помчались на улицу. Собаки, которых держали на полярной станции для езды в упряжках и перевозки грузов, в большом волнении прыгали и лаяли, рвались с цепи…
На западной стороне неба стояла полная луна, на востоке уже начало светать, ветер стих.
Не успели мы спустить собак с цепи, как они сразу же помчались прямо в сторону бухты Теплица.
Снег был довольно плотный, и по нему могли свободно передвигаться не только собаки, но и люди. Поэтому вместе с присоединившимся к нам Петениным мы помчались за собаками, не надев лыж. Многоголосый лай отдалился, но становился все более яростным. Пробежав километра два, мы увидели необычное зрелище: собаки образовали круг и отчаянно лаяли на кого-то, кто находился в его центре. Приблизившись, мы увидели главных виновников этой суматохи. Окруженная собаками, топталась большая белая медведица, за которую пытался спрятаться маленький, двух-трехмесячный медвежонок.
Стало уже довольно светло. Я выхватил из-за пазухи фотоаппарат. К сожалению, успел сделать лишь один снимок, когда раздался выстрел и медведица рухнула на снег.
— Надо же тебе было так поторопиться, — ругал я Петенина. — Можно было сделать еще несколько хороших снимков…
Делать было нечего. Медведица лежала на снегу, а малыш бойко стоял за себя.
— Давайте поймаем маленького и воспитаем, — предложил Степанов, только что вместе с Чернышевым прибывший к месту происшествия.
Пока Петенин ходил за сеткой и санями, мне удалось сделать еще несколько снимков. Потом мы завернули медвежонка, который был ростом с хорошую овчарку я оказывал упорное сопротивление, в сетку и на санях повезли к нашему жилищу.
Чернышев и Петенин остались снимать шкуру с медведицы. Мы с Орловым смастерили широкий ошейник и посадили малыша на цепь, прикрепленную к большому камню недалеко от дверей.
Маша (так мы назвали медвежонка) чувствовала себя вначале довольно скверно. Особенно досаждали ей собаки, которые нахально пытались утащить принесенную для медвежонка еду. Пока Маша бранилась с одной из них, другая успевала съесть ее пищу. Нам не оставалось ничего другого, как построить Маше из досок будку, открытую только спереди.
Вскоре Маша привыкла к людям и ее можно было освободить от цепи. Большую симпатию она испытывала к тем, кто ей чаще приносил еду, особенно сгущенное молоко, ее любимое лакомство. Уже издали заметив в руках человека банку, она облизывалась и садилась. Получив первую порцию, она закрывала от наслаждения глаза и с умильным видом ожидала следующей.
Маша быстро привыкла к своему имени и сразу же прибегала на зов. Когда ее чесали за ухом, она мурлыкала от удовольствия, положив свою голову человеку на колени. Как каждый детеныш, Маша любила возиться и шалить, а особенно увлекалась борьбой. Она вставала на задние лапы, обхватывала противника за пояс и старалась повалить его. Если после долгой возни ей удавалось положить противника на лопатки, она с чрезвычайно гордым видом клала переднюю лапу побежденному на грудь и лизала своим шероховатым языком лицо и руки лежащего. Однако если побежденный оставался некоторое время неподвижным, Маша начинала скулить и пыталась «воскресить» его, тыча носом в бок или катая лапой, чтобы снова затеять борьбу.
…Прошла зима. Маша стала сильной и рослой. Соревнованиям по борьбе пришлось положить конец — Машины объятия становились опасными для наших ребер. С цепи отпускать ее уже было нельзя. Собаки держались от нее на почтительном расстоянии. Беда была тому псу, который забывал об осторожности, — с разорванным боком отлетал в снег с одного взмаха лапы.
Однажды утром, когда мы, накануне устав на расчистке снега, спали дольше обычного, нас разбудил повар Василии Иванович.
— Маша убежала! — взволнованно крикнул он с порога.
Выскочив на крыльцо в нижнем белье, мы убедились, что это действительно так. Мороз загнал нас обратно в теплую избу.
— Значит, железная цепь оказалась такой хрупкой, что Маша смогла ее разорвать, — удивлялся Орлов, одеваясь. — Всего лишь несколько дней назад я смотрел — цепь была целой и прочной.
Тепло одевшись, мы вышли и внимательно осмотрели жилище беглянки. Мы заметили, что крайнее звено цепи сломалось в том месте, где было как бы перетерто.
— Ну да, разве вы не замечали, что Маша в последнее время часто вертела головой и шеей?! — воскликнул Орлов.
Теперь и я припомнил, что наша медведица подобно тому, как это делают медведи в зоопарке за железной решеткой, часами поворачивала голову слева направо и справа налево. Так постоянным трением ей удалось ослабить путы. Внимательно осмотрев цепь, мы заметили еще несколько слабых звеньев.
Мы спустили собак, обшарили берег и ледяные холмы — нигде никаких следов Маши. Она исчезла как в воду канула.
У меня была привычка бродить в свободное время по острову с фотоаппаратом- и ружьем. Мне было очень интересно наблюдать и фотографировать явления суровой жизни Арктики. Иногда я часами лежал на высоком берегу между каменными глыбами, рассматривая в бинокль море — необъятную ледяную пустыню.
