корабль пришел сюда, а больной остался в Чокурдахе. К сожалению, медицина представлена там только акушеркой, да и та пьяница…
Да, положение было очень сложным.
Следующее утро выдалось холодным и ветреным. Мы встали с рассветом, чтобы к восходу солнца запустить моторы. Но времени для этого потребовалось гораздо больше, чем мы предполагали. Только в полдень закончились приготовления к взлету.
«Начальник небесной канцелярии» был в довольно мрачном настроении: с моря с сильным рокотом катились волны, шумно разбиваясь о берег. Тяжелые низкие тучи покрывали небо. Но ждать было нельзя.
Моторы взревели. Гидроплан помчался через пену волн в сторону моря.
Волны бились о фюзеляж набиравшего скорость гидроплана, время от времени совсем захлестывая его. Стекла покрылись льдом, сделались непрозрачными. Пришлось отодвинуть их, но холодная и соленая морская вода сразу же больно ударила нам в лицо. Скорость гидроплана возрастала, теперь он уже подпрыгивал на гребнях воли. Еще несколько секунд — и мы были в воздухе.
— Ура! — радостно крикнул Козлов. — Теперь все о'кей!
— Конец — делу венец, — ответил я с облегчением.
— Курс восемьдесят градусов! — скомандовал Штепенко.
— Есть восемьдесят градусов, — ответил я, разворачивая самолет в нужном направлении.
— Александр Павлович, рассчитай курс так, чтобы мы прошли южнее Святого Носа. Высота этого «носа» триста метров, а облака начинаются уже с пятидесяти, — предупредил Козлов штурмана.
— Будет сделано! — ответил Штепенко, склонившись над картой.
— Десять градусов вправо! — скомандовал он вскоре.
— Курс девяносто градусов, — ответил я.
— Так держать!
Сквозь тучи и снег самолет спешил на восток. Через несколько часов нижний край облаков немного поднялся, обнажив видневшуюся впереди серебристо-серую ленту Индигирки.
— Пять градусов влево! — скомандовал штурман.
— Влево нельзя, — возразил я, — там тучи до земли и страшно вьюжит.
— Но там место нашей посадки! — крикнул Штепенко.
— Попробуем, — сказал теперь Козлов. — Я наблюдаю за высотой, ты разворачивая по командам Штепенко.
Мы все трое были поглощены работой.
— Видите? — спросил после нескольких разворотов Штепенко. — Там, слева, эти черные холмы. Это и есть Чокурдах.
Слева мелькнуло и исчезло за самолетом что-то темное. Справа между берегами, покрытыми свежим снегом, текла широкая свинцово-серая река. Крутые волны с пенящимися гребнями бились о левый берег.
— Сто двадцать градусов вправо! — крикнул Козлов. Я выполнил команду.
— Идем на посадку, — снова послышался голос командира, когда самолет, заканчивая разворот, летел вдоль реки обратно. Шум моторов перешел в урчание, и через несколько мгновений гидроплан заскользил по волнам.
Расчет Козлова был настолько точен, что самолет, скользя против ветра и течения, остановился прямо напротив построек.
Это и есть Чокурдах, районный центр, — объяснял Штепенко, открывая люк для спуска якоря.
— Отдать якорь! — скомандовал Козлов.
— Есть отдать якорь! — ответил Штепенко. Якорь исчез в волнах.
— Выключить моторы! — прозвучала новая команда. Моторы утихли, винты сделали еще пару оборотов и послушно остановились.
От берега отчалила лодка и направилась к нам.
— Как чувствует себя пациент? — нетерпеливо крикнул доктор, когда гребцы оказались в пределах слышимости.
— Плохо, очень плохо, — ответил сидевший у руля мужчина с черной бородой. — Хуже некуда. Если бы вы прибыли завтра, то, наверное, было бы уже поздно…
Мы вместе с доктором спустились в лодку.
На берегу виднелось с десяток низких землянок и одно бревенчатое строение без крыши. Когда мы добрались до этого единственного строения, в его дверях появилась довольно пышная женщина. Волосы ее свисали в беспорядке, и лицо было заспанным, будто она только что встала с постели.
— Наш «врач», — представил ее бородач.
— Как дела у пациента? — Спросил доктор женщину знакомой нам скороговоркой.
— Он уже не жилец на этом свете, — протянула женщина. — Рана открытая, гноится и воняет так, что подойти нельзя.
Мы Открыли дверь. И действительно, уже в передней в нос ударила острая вонь. А когда врач, входя в комнату больного, открыл дверь, оттуда пошла такая вонища, что Мы поневоле зажали носы и вслед за бородачом скрылись в другой комнате. Через некоторое время туда пришли и акушерка с доктором. Доктор Голынский был красен от гнева.
— Вы уже не девчонка и должны бы знать такие элементарные вещи! — кричал он сердито. — В постели грязнее; чем в свинарнике…
Голынский нагнулся к чемодану и достал оттуда разные блестящие инструменты.
— Возьмите это и прокипятите на кухне! Тщательно! Женщина вышла.
— Ну и человек! — пожаловался доктор. — Уже неделю никто не осматривал рану. Повязки грязнее портянок. Больной требует, чтобы мы везли его в Москву и там лечили. Я объяснил ему, что к тому времени, когда он доберется до Москвы, необходимость в лечении отпадет. Явные признаки гангрены. Надежда сохранить жизнь остается только в том случае, если ногу немедленно ампутировать… Когда я ему разъяснил ситуацию, лицо парня помрачнело и он обещал подумать об этом.
— Инструменты готовы, — сообщила женщина, появляясь в дверях.
— Хорошо! Теперь возьмите эфир и приготовьте наркоз.
Они ушли. Вскоре доктор Голынский вернулся.
— Больной дал согласие. Ампутирую ногу, и завтра можно возвратиться.
Козлов сразу же занялся подготовкой к полету.
— Если мы будем прогревать моторы через каждые два часа, — обратился он к механику, — то тогда можно не бояться, что они остынут. Обратный полет совершим по тому же маршруту. Черт знает какова высота этих гор.
— По-моему, нам нет никакой необходимости устраивать цирк в порту Тикси, мне и сегодняшнего достаточно, — сказал Штепенко, по-видимому вспомнив старт. — Несколько лет назад мы с пилотом Фабианом Фарихом перелетели через эти же горы. Самые высокие вершины достигали примерно четырех тысяч метров. Я полагаю, что они за это время выросли не намного.
Козлов готовился уже резко ответить, когда дверь распахнулась и разъяренный доктор ворвался в комнату.
— Такого свинства я еще не видал! Подумайте только, весь мой эфир! Весь, до последней капли! — в отчаянии кричал доктор. — Я беру на кухне инструменты и иду к больному» полагая, что он уже в глубоком сне. Вхожу и вижу, что матрос бодрствует! Она сама вынюхала эфир, пьяная вдрызг! Проклятая наркоманка! Теперь мы должны везти пациента в Якутск. Но он не выдержит дороги…
— Товарищ Голынский А если мы вам ломожем? — предложил Штепенко. — Поскольку больной может умереть в пути, ногу ему надо обязательно здесь отрезать.
Доктор недоверчиво посмотрел на, штурмана.
— Да-да, другого выхода нет, — сказал он, подумав немного. — Постараемся сделать. Терять все равно нечего, а если операция удастся, спасем парню жизнь. — И уже бодрее добавил: — Пойдемте на кухню, я объясню вам, как эти инструменты называются. Кто-то должен мне их подавать во время операции.
