бессознательное состояние.
– От ты ж гад, дядь Коля. – Иван виновато покосился на Аниську. – Ну чего ж ты так, а?
– Теперь до утра – труп, – победоносно изрекла она, отбирая у Ивана бутылку. – Слушать надо, когда женщина говорит!
– Ну и что теперь делать, женщина? – потерянно спросил Иван. – Ты не в курсе, хоть приблизительно – что там экспертиза показала?
– Я в курсе, и не приблизительно. – Аниська скромно потупила глазки и присела на краешек дивана. – Батька мне все рассказал.
– Так че ж ты вола понужала?! – возмутился Иван. – На хера нам этот труп оживлять было? Сразу бы сказала…
– Каждый товар имеет свою цену, Ванечка. – Она жеманно скривила губы. – Тайна – тоже товар. Так что…
– Не понял… Ты че хочешь, девушка?! – Иван презрительно сощурился. – Бабки? Ну так ты скажи – я тебе заплачу!
– Не надо так опошлять, Ванечка! – сердито воскликнула Аниська, вновь скромно потупила глазки и вдруг бесхитростно призналась: – Замуж хочу – вот что…
– А-а-а, вот оно что! – ядовито протянул Иван. – Ну ты даешь, девушка… И ты, наверно, меня еще и любишь без памяти… Да? И в постельку уже не писаешься – большая… Ага?
– При чем здесь это? Не надо опошлять, Ванечка… Ты офицер, практически непьющий, зарабатываешь хорошо, симпатичный, дом у тебя – лучший на деревне, холостой… Или успел окрутиться где?
Ну что ж – резонно. На фоне всей этой деревенской пьяни он, видать, и правда самый завидный жених. Офицер, непьющий – практически… Хм… Дом. Дом действительно на зависть всей деревне: отец его хорошо зарабатывал и почти полжизни положил на этот дом – один кирпич чего стоит. Более того, из десятка телефонов, имеющихся в деревне, один стоит у Андреевых – отец не пожалел денег, чтобы все было как у белых людей… Резонно…
– Нет, пока холостякую, – признался он, тяжело глядя на Аниську. – Пока… Только вот времечко ты выбрала для предложения не того… Понимаешь – горе у меня. Мать умерла.
– Понимаю, – скорбно вздохнула Аниська. – Только ведь и ты меня пойми – такой момент не всегда подвернется. Я о будущем думаю.
– «О будущем»! – передразнил Иван. – Я ж тебя не люблю, девушка! Ты посмотри на себя… Через пять лет вконец обабишься, будешь этаким кругляшом по двору кренделя выписывать… А я люблю длинноногих и стройных. Поняла?
– А, это не беда. – Аниська беспечно махнула ладошкой. – Стерпится-слюбится… Ты ж постоянно в разъездах. Я буду хозяйство вести, детей растить, а ты мне будешь деньги присылать… А ежели где в городе каку лярву сгребешь – длинноногую, в кружевных трусиках, – так мне до одного места. Дело кобелиное, известное… Лишь бы трипак домой не приволок – вот и все проблемы… Ну что – берешь замуж?
– Беру, – наотмашь бросил Иван. – Все равно, когда-то надо будет… Давай – рассказывай.
– Э, нет – так дело не пойдет, родной мой, – хитро погрозила пальчиком Аниська. – Я тебе все расскажу, а ты потом откажешься. Знаем мы вас… Давай сначала ребеночка заделаем, потом расскажу, – и вдруг полезла руками к его ширинке, принялась неумело расстегивать пуговицы.
– Да пошла ты, дура! – испуганно отстранился Иван, вскочив с дивана. – Совсем, что ли, сдурела? Похороны! Мать умерла! Не врубаешься?!
– Одна жизнь уходит, другая – начинается, – менторским тоном изрекла Аниська, протягивая к нему руку. – Тетя Света померла, а мы ребеночка сделаем – смерти назло… Иди ко мне, мой хороший…
– Пошла ты! – со злостью воскликнул Иван и, держась за стенку, поплелся к двери. – Я не настолько пьян, чтобы в такой момент вдуть первой попавшейся деревенской шлюхе! Тоже мне – тайна! Щас пойду и в первом же дворе все узнаю!
– Ага, иди, мой хороший, иди, – покорно произнесла Аниська ему в спину. – Только ведь никто ничего точно не знает, кроме меня и батьки. Они тебе такого понарасскажут – за голову возьмешься! Да, во дворы можешь не заходить. Все у тебя – поминают. Они щас тебе расскажут – после пятого стакана… И еще, Ванечка… Я не шлюха. Я еще девочка, между прочим…
Он застопорился у входной двери. Опять резонно. На поминках он узнает кучу сплетен – не более того. Дрянь дело. Дрянь баба. Смышленая – не по годам.
– Сволочь ты, девочка, – горько резюмировал Иван, возвращаясь назад и расстегивая на ходу штаны. – Отца бы хоть постеснялась – вон он, отец-то…
– Да труп это, не отец. Пьянь болотная, – презрительно буркнула Аниська, поудобнее укладываясь на спину и задирая юбку: молочной белизной сверкнули мясистые ляжки, шарахнул по глазам нежно курчавившийся огненный треугольник. Она согнула ноги в коленях и, удерживая их руками, развела широко в стороны – на Ивана вопросительно уставилось бесстыдное женское естество, затаившееся под рыжими волосками.
– Дура ты, Аниська, – прохрипел Иван неожиданно севшим голосом, так и застыв на месте с приспущенными штанами. – Я это… Не мылся, почитай месяц – вонючий, как козел. Пьян я. Горе у меня… Ну, короче – не встанет щас у меня – я тебе отвечаю…
– Ну что ж ты на него наговариваешь? – проворковала Аниська, склонив голову набок и стрельнув глазами. – Вон какой – погляди! Давай – иди сюда…
Он опустил глаза и, к стыду своему, констатировал, что организм опять подвел его. Давненько организм не вкушал женской плоти, и теперь некоторый его фрагмент самовольно отреагировал, как положено в таких случаях, не спрашивая совета у левого полушария. В общем, эрекция место имела. Да и не просто эрекция, а – железобетонная, впору сваи забивать.
Стыдливо крякнув, Иван выпростался из штанов, глядя в сторону, взгромоздился меж широко разведенных Аниськиных бедер и с натугой, до упора вогнал непослушный фрагмент – куда природой предназначено. Аниська громко ойкнула. Иван на секунду замер, почувствовав, как с ходу пропорол какую-то тонкую упругую преграду и удивленно шепотнул:
– Да ты и впрямь того… Целка? Как так?
– Работай, работай – не отвлекайся, – болезненно морщась, пробормотала она. – Теперь уже не целка – все! Работай!
– Работаю, – послушался Иван, поудобнее вцепляясь в ядреные ягодицы – и пошел агрессивно дергать тазом, разрабатывая неосвоенную тесную расщелину…
Длительное воздержание, сами понимаете, не способствует продолжительности соития – даже на пьяную голову. Активно подергавшись с полминуты, Иван тихо зарычал и мстительно наполнил Аниськино нутро животворящей субстанцией. И отвалился в сторону, натягивая штаны.
– Ну вот и все – а ты боялся, – деловито заявила Аниська, словно занималась этим всю жизнь. Она одернула юбку и уселась рядом. – Теперь мы – муж и жена. Перед богом. Осталось зарегистрироваться… Когда регистрироваться пойдем?
– Когда хошь, – уставившись в стену, сказал Иван. – Теперь, если что и получится, будет даун, потому как спьяну… Давай – рассказывай…
Рассказывать, как оказалось, собственно, было нечего. Труп обнаружил поутру деревенский дурачок Мишка, частенько подъедавшийся у сердобольной матери Ивана. Обнаружил и побежал по соседям орать благим матом. Вызвали участкового, тот вызвонил из города опергруппу с судмедэкспертом. Свезли в город на экспертизу, а спустя малое время вернули обратно. Заключение – упала с крыльца и сломала шею. Все вроде бы чин чинарем, как говорит поп Василий. Никакого криминала, обычная бытовая травма с летальным исходом – справка есть. Но отец Аниськи, ездивший с опергруппой в город, по прибытии домой напился вдрызг и признался под пьяную руку дочери – под большим секретом, что дело тут не совсем чисто. За двадцать лет фельдшерской практики он всякого навидался. Короче… если соседка и упала с крыльца, то предварительно кто-то сломал ей шейные позвонки, резко дернув голову против часовой стрелки. Вот…
– Не понял! – взвился Иван. – А почему в таком случае в справке не указали истинную причину?
– Батька сказал – чтобы дело не заводить, – вздохнула Аниська. – Участковый всех подряд опросил – тишина. Посторонних не было в тот вечер в деревне. Говорит – дело дохлое, если искать. Ни в жизнь не
