свидетельствуя о своей очевидной массивности и надежности. Затем еще пятнадцать шагов по коридору, в котором каждый шаг отдавался гулким безнадежным эхом. Ясно – подвал или еще что-нибудь в том же духе.
С отвратительным скрежетом заскрипели ржавые петли. Наручники сняли – тут же последовал ощутимый толчок в спину и лязг захлопываемой двери. С отвращением сорвав с головы тряпку, Иван огляделся. Он находился в небольшой комнате – вернее сказать, камере, едва освещаемой жиденьким пучком света, проникавшего сквозь небольшое оконце под самым потолком. Интерьер помещения был весьма незатейлив: узкий топчан, стол с железной крышкой, раковина с краном да стандартный «толчок» в углу – вот, собственно, и все удобства. Стол и топчан были намертво пришпандорены к бетонному полу – в этом Иван убедился, попытавшись сдвинуть их с места. Завершал антураж здоровенный застекленный глазок, проверченный посреди массивной металлической двери. Ан нет – тотчас же к этому глазку появилось приятное дополнение: чей-то нелюбопытный глаз, который, впрочем, через некоторое время исчез. Мягкие шаги по коридору – шесть туда, шесть обратно. Соглядатай – вертухай. Все, как положено. Скукота!
– Однако бывало и хуже, – громко произнес Иван. – Зиндан, например, с клопами. Или сарай с гадюками. И ничего, не померли, блин. А кое-откуда даже бежали…
Шаги в коридоре неожиданно стихли: нелюбопытный глаз опять прилип к застекленному отверстию в двери. Он немигающе смотрел на пленника, как на какой-то неодушевленный предмет, не представляющий никакого интереса, но тем не менее требующий пристального внимания. От этого странного взгляда Ивану почему-то стало неуютно.
– Нет, насчет «бежали» – это перебор, братишка, – поспешил реабилитироваться Иван. – Куда, в задницу… Шутка! Закурить дашь – вообще лягу и не буду до утра беспокоить. Доступно?
Глаз не реагировал. Подойдя вплотную к двери, пленник с сомнением покачал головой и сдублировал попытку:
– Под дверью – щель. Как раз сигарета пролезет. Дядя хочет курить. Нет курить – есть проблема: дядя будет буйствовать и нарушать общественный порядок. Есть курить – нет проблемы. Доступно?
Никакой реакции. Иван вдруг понял, отчего ему стало неуютно. Глаз не мог принадлежать человеку разумному. Во взгляде человека разумного – пусть даже невероятно выдержанного и психологически натасканного до крайней степени – обязательно должны отражаться какие-то проблески эмоций и искорки мысли. Этот глаз был мертвым. Ни единой эмоции, ни малейшего проблеска мысли. Он казался неотъемлемой частью бездушного механизма, функционирующего в специальном режиме, определенном жесткими рамками инструкций.
– Твою мать… – растерянно пробормотал Иван. – Опять, что ли? Где они вас берут, бля? Штампуют?.. Ну-ну, отвали! Никуда я не собираюсь. Поздно уже – отдыхать пора. И курить не хочу. – И он демонстративно пошел к топчану, на котором тут же развалился, изобразив томный отдых. Вскоре глаз отлип от отверстия в двери – раздались мерные шаги по коридору. Шесть туда – шесть обратно. Никаких отклонений.
– Робот, – констатировал Иван. – Зомби недоделанный…
Полежав несколько минут, он начал прислушиваться, пытаясь по характерным звукам определить, куда это он угодил. С улицы не доносилось ни малейшего шума. Свет падал на пол камеры от фонаря, ободок которого с трудом просматривался сквозь зарешеченное оконце под самым потолком.
От пола до оконца – немногим более двух метров. Металлическая мелкоячеистая решетка – черт знает из каких соображений: в оконце не протиснулся бы и ребенок. А что там – за окном? Ну-ка, ну-ка…
Медленно поднявшись с топчана, Иван, по-кошачьи ступая, приблизился к стене. Бесшумно подпрыгнуть, подтянуться, уцепившись пальцами за острый выступ подоконника, и заглянуть в оконце – все заняло у него не более двух секунд. За оконцем он не сумел рассмотреть ничего примечательного – разве что освещенный фонарем фрагмент высоченной бетонной стены с колючей проволокой поверху, в три ряда…
Секунду спустя едва ли не с большей поспешностью наш исследователь отпрянул назад и, не заметив как, оказался стоящим на топчане, прижавшись спиной к стенке.
За решеткой раздалось тихое шипение – вернее, злобный мелодичный свист.
Пленник судорожно вздохнул и отер мгновенно проступивший на лбу холодный пот.
– Вон вы как, дегенераты… – Он с ненавистью зыркнул на возникший в дверном отверстии глаз. – Хорошо, блин, что решетка мелкая! Ну, я вам это припомню как-нибудь…
С наружной стороны у окна что-то прошуршало, опять послышалось шипение, затем все смолкло.
Таким вот своеобразным способом: стремительно, веретеном сбоку, без предупреждения – могла атаковать только гюрза. С этими вредными гадинами Иван нередко сталкивался в горах солнечного Кавказа и достаточно хорошо изучил их скверные манеры. Однако, леший ее задери, как она могла оказаться здесь, в центре России, на территории региона, где никогда не было ничего страшнее ужей и полудохлых обленившихся гадюк?! Поистине – загадка природы…
Бессонная ночь не прибавила пленнику привлекательности. Он выглядел мрачно-помятым, его заросшее щетиной лицо, и в лучшие-то минуты не располагающее к откровенности, сейчас вообще не оставляло надежд на моментальное обретение душевного консенсуса с кем бы то ни было.
– Хочу есть, хочу мыться и… домой хочу, – выпалил Иван бесстрастной физиономии, что заглянула на рассвете в дверь камеры. – Никуда не пойду, пока не удовлетворите все запросы. Вопросы?
Физиономия реагировать на запросы не сочла нужным – она моментально усугубилась баллончиком «Черемухи-10» и бесцветным голосом распорядилась:
– У тебя есть минута, чтобы надеть вот это. – В камеру влетели наручники и хромированные ножные кандалы. – Наручники – в положении «руки за спину». Не наденешь – пускаю газ, – и дверь опять захлопнулась.
– Совсем офуели, зомби фуевы! – обиделся Иван. – Чтоб я сам себя в кандалы заковал? Ну вы, блин, даете! – Однако же не замедлил выполнить распоряжение, памятуя о скверных манерах персонала. Убедившись, что пленник воспользовался предоставленными ему аксессуарами, в камеру вошли трое стандартных «шкафчиков» с безжизненными взглядами и придирчиво проверили, насколько надежны путы, лишающие Ивана подвижности. Затем ему на голову натянули лыжную шапку и куда-то потащили.
– А мне и в шапке нормально, – из вредности сообщил Иван, когда его завели в какое-то помещение, усадили на что-то мягкое и потащили шапку с головы. – Не дует, блин…
Осмотревшись, он обнаружил, что находится в просторном кабинете, расположенном в полуподвальном помещении – высокие сводчатые окна снаружи на три четверти закрывали бетонные короба. Верхние части окон, возвышавшиеся над поверхностью земли, были забраны решетками. Интерьер кабинета особым изыском не отличался, но и пенитенциарных мыслишек не навевал.
– Нет, не тюрьма, – решил Иван. – Скорее на больницу похоже, – и соизволил наконец обратить внимание на своего визави.
Сидящий напротив человек тоже некоторое время изучающе рассматривал пленника, затем как-то неопределенно хмыкнул и, как показалось Ивану, с некоторой долей презрения пожал плечами. Иван тоже ответно хмыкнул, но презрительно плечами пожимать пока что не стал: судя по тому, как доставившие его в кабинет заторможенные «шкафы» наблюдали за выражением лица хозяина кабинета, этот дядечка был здесь самым главным. А еще в Ивановом черепе – неоднократно битом и оттого чрезвычайно чувствительном к малейшему проявлению опасности – внезапно возникло странное подозрение. Показалось вдруг Ивану, что этот странный дядечка обладает неограниченной властью над этими тупоголовыми здоровяками и одним мановением мизинца может подвигнуть их на любые непредвиденные гадости.
– Я тоже рад вас видеть, – вяло сообщил Иван, прискучив дожидаться, когда с ним соизволят начать беседу.
– Доброе утро, милейший… эмм… Иван Николаевич. Приношу свои извинения за то, что пришлось вас стреножить. Это – чтобы вас не мучили дурные мыслишки насчет побега. То есть наслышаны о ваших выдающихся физических параметрах. Ага… Ну, без обиняков – к делу. Итак, вы – Иван Николаевич Андреев. Я ничего не путаю?
– Может быть, может быть, – хмуро пробормотал Иван. – А с кем имею честь, простите? А то как-то нехорошо получается – вы меня знаете, а я…
– Давайте сразу условимся, молодой человек, вопросы здесь задаю я, – прервал хозяин кабинета. – Во избежание каких-либо эксцессов. Ферштейн?
