шестьдесят пятый год, во времена царствования Царя-Освободителя – императора Александра Второго. Однако, Бойл перенёс нас не в Россию, в Санкт-Петербург, а во Францию, в Париж, в роскошный особняк, стоявший на Елисейских полях, где в большом, красивом кабинете сидели семеро господ и спокойно, тихо и благопристойно обсуждали очень важный для себя вопрос, как быстро станет развиваться Россия после отмены крепостного права. На столе, за которым они сидели, лежал Манифест об отмене крепостного права и Положение о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости.
Господа эти были даже не масонами, хотя владельца особняка все знали, как наиболее видного масона Франции. Все семеро были эмиссарами богатейших людей Европы и её правящих династий. Дейр даже встал со своего кресла, чтобы пройтись по кабинету и рассказать нам, кто тут «ху из кто». За окнами кабинета был виден зимний парк, слегка припорошенный жиденьким, а потому грязноватым на вид, снежком и всё это действо происходило семнадцатого января. Остановив картинку, Дейр стал зачитывать стенограмму состоявшегося в тот день совещания, а Наташа громко повторяла вслед за ним каждое слово и при этом ещё и быстро делала зарисовки. Для удобства она даже положила ножки на стол и потому четвертинки отличной чертёжной бумаги, рука у неё, как у художницы, была набита просто великолепно, словно птицы слетали на ковёр. Так шел час за часом, пока в половине третьего, мы ещё даже не обедали, закончив разбираться с третьим эпизодом злокозненной деятельности самых влиятельных людей Европы против России, Наташа не подала сигнал в соседнюю комнату, что мы должны сделать перерыв.
Там немедленно заиграла музыка и я перенёс девушку на кушетку. В ту минуту хороший, бурный секс ей был нужен даже больше, чем вкусный обед. Именно его я ей и предоставил вместе со своим вновь обретённым умением в считанные секунды доводить девушку до сильнейшего оргазма. После этого, отдохнув с полчаса и приняв душ, мы отправились на кухню, а она в Наташиной новой квартире была очень просторной. С нами обедали ещё два человека, Виктор – офицер, специалист в области связи и звукозаписи и Никита – аналитик из команды Андропова. Виктор не выдержал первым и спросил нас:
– Оракул, товарищ майор, это что же получается, они целенаправленно гнобили нас ещё с тех времён? Вместо ответа я спросил его:
– А ты что же, думал, что все неприятности у нас начались с октября семнадцатого года, Витя? Нет, нас начали ненавидеть гораздо раньше, но я так понимаю, что только с начала шестьдесят пятого года девятнадцатого века за нас взялись самым основательным образом. Россия всегда была для Запада шилом в заднице и потому ни о чём ином, кроме как о том, как бы нас ослабить и поставить на колени, этот долбанный Запад даже и не думает, вот только хрен у него что получится, особенно теперь.
Наш марафон начался в одиннадцать часов девять минут пятнадцатого января. В первый день, сделав два перерыва, один на обед и секс, а второй, короткий, в девять часов вечера, на ужин, закончили работу в четверть первого ночи и сразу же пошли в мою спальную, она была почти вдвое больше и первым делом занялись любовью. Утром, проснувшись на час раньше Наташи, я минут сорок занимался куэрнингом и потому начал день бодрым и энергичным, а вот моя напарница, проснувшись в семь утра, только приняв душ, повеселела и у неё заблестели глаза. Ну, а я, пока она спала, ещё и нарисовал несколько эскизов, так как у меня появилась одна безумная идея, и за завтраком отдал их Виктору. В восемь утра мы снова погрузились в мир подлости и хитроумных диверсий, направленных против России в девятнадцатом веке. В час дня приехал Юрий Владимирович, привёз большой торт «Киевский» и новенькие полковничьи погоны. Глаза его, всё то время, что мы пили чай с тортом, весело блестели. Он уже прочитал всё, что для него распечатали за ночь и был поражен полнотой и глубиной исследовательской работы.
Ну, тут ему нужно было благодарить не нас, а Бойла. На следующий день нам привезли специальное мягкое сиденье, на котором мы могли сидеть лицом друг к другу, оснащённое столиком с пюпитром и стеклом, чтобы снимать копии с экрана монитора при помощи кальки, а также ещё одним пюпитром, чтобы Наташе было удобнее рисовать. Ещё нам привезли студийный микрофон со стойкой и портативную электрическую машинку «Оливетти». В этот день мы пошли на смелый эксперимент и Бойл стал транслировать сразу два пси-сигнала с информацией, основной, показывающий широким ракурсом исторические события, и дополнительный, посредством которого я мог работать на своём компьютере, заглядывая в него через Наташино плечо. При этом две регулируемые, узкие спинки плотно прижимали нас друг другу, а Наташина была ещё и оснащена подголовником и вообще она сидела на мне откинувшись назад, под наклоном, пропустив руки между моим торсом и руками, а потому глядя под углом к горизонту на всё, что ей показывал Бойл.
Моя напарница-любовница быстро научилась «гасить» монитор, а вот мне, поначалу, было неудобно печатать, копировать изображения и рисовать эскизы. Зато теперь ничто не мешало нам выполнить двойной объём работы. Восемнадцатого января к нам снова приехал Андропов с тортом и бутылкой шампанского, чтобы сказать мне, что он принял окончательное решение и попросил меня хорошенько вооружить его и Леонида Ильича. С Брежневым он уже переговорил, показал ему все материалы операции «Оракул» и тот, подивившись тому, что инопланетяне послали в прошлое русского человека, сказал, что ему нужно хорошенько подумать. Андропов, нисколько не стесняясь Наташи, по этому поводу сказал так:
– Боря, со здоровьем у Лёни дела даже хуже, чем они были у меня, а потому, как только он подумает, то в зависимости от того, до чего додумается, мы и примем решение, кто его будет лечить, ты или коновалы из ЦКБ. Впрочем, не волнуйся, вот теперь Лёня против меня точно не пойдёт и примет правильное решение. Ну, друзья мои, работайте и ни о чём плохом не думайте, я всё решу.
В присутствии Андропова я позвонил на запасную площадку, где моего звонка из Москвы ждали моя королева и родители, дал им команду отбой, а потом позвонил генералу Гирину и попросил его срочно доставить в Москву деревянного Васю-сана. Алексей Викторович прилетел той же ночью вместе с дедом Веней и Олей. Они заселились в соседнюю квартиру и у нас началась совсем другая, куда более вкусная и весёлая, жизнь. Оля была прекрасной поварихой и готовила на всех. Каждое утро, ровно в шесть часов, в большой спальной, площадью в тридцать шесть квадратных метров, все стены которой были увешаны плакатами с иероглифами, пол застелен огромным ковром, а вместо люстры с потолка свисал Вася-сан, я два с половиной часа учил Наташу с Олей и обоих дедов куэрнингу, причём высокого уровня. Спали мы с Наташей в маленькой спальной, но начиная с двадцатого числа в её квартире трое суток провёл Андропов и потом трижды в неделю приезжал по утрам, чтобы освоить хотя бы азы куэрнинга и быть всегда бодрым, свежим и подтянутым.
В половине девятого мы завтракали и в девять утра приступали к работе. Оля оставалась в квартире и упорно тренировалась, но при этом часто прибегала в наш кабинет, чтобы сделать нам точечный массаж. Несколько раз ей довелось посидеть на моих коленях, чтобы просмотреть некоторые материалы, интересующие её, на компьютере. Глубокого погружения я ей не разрешил совершить ни разу, а стало быть и сам в девушку тоже не погрузился. Дед Лёша и дед Веня после тренировок уезжали в какую-то скульптурную мастерскую, где занимались изготовлением полутора дюжин новых макиваров из красного дерева. Довольно часто мы обедали прямо на рабочем месте и вообще работали очень интенсивно, до двенадцати ночи, по четырнадцать часов в сутки. Поначалу мне ещё приходилось прибегать к сексу среди бела дня, чтобы поднять настроение Наташе, но вскоре, когда и ей стало хватать на сон пяти, а то и четырёх часов, мы стали делать это только по ночам. Поэтому стопка машинописных листов, рисунков, эскизов и чертежей быстро росла, но только перед моим мысленным взором. Вслед за генералом Гириным прилетел Князев, а в городе на хозяйстве остался Жорка. Поэтому большая часть документов отдавалась ему, а меньшая Юрию Владимировичу и потому подготовка к строительству завода началась немедленно и шла ударными темпами.
В феврале начался съезд КПСС и на нём был принят девятый пятилетний план, в котором был не только предусмотрен рост выпуска потребительских товаров, но и их экспорт за рубеж, а также импорт тех товаров, которые наши предприятия не могли пока что производить сами. Брежнев принял окончательное решение и даже намекнул в своём докладе о том, что несгибаемыми бывают одни только дураки и чугунные кнехты, а коммунисты должны оперативно реагировать на всё и не бояться ничего нового и кажущегося необычным. В начале февраля я на полдня покинул Наташину квартиру, чтобы исцелить Брежнева и ещё несколько десятков человек в стенах ЦКБ. Это были члены Политбюро нового, расширенного состава и члены их семей. Всё это происходило в глубокой тайне, но так и нужно было поступить. «Куэрн тэур-Дэйван» это ведь тоже очень мощное оружие в борьбе с врагами нашей страны, а все те люди, которым я был представлен, без каких-либо дураков, были настроены провести в СССР все необходимые для победы реформы.
