баболюб.
Неисправимый авантюрист. Несмотря на солидный возраст и довольно высокое положение в обществе, по-прежнему предается рисковым утехам, более свойственным переполненным гормонами юнцам: прыгает с парашютом, сигает на резинках с моста, лазает с диггерами в обвалоопасные катакомбы и частенько посещает подпольные бои без правил, устраиваемые лихими людьми для нездорово азартной столичной элиты. И вы думаете, он довольствуется ролью зрителя на этих боях? Как бы не так! Он дерется наравне с профессионалами. И неплохо дерется, надо отметить – до сих пор никому не удавалось хорошенько намять ему бока, несмотря на то что основные бойцы подпольных шоу на десяток лет моложе резвящегося авантюриста.
Нельзя сказать, что судьба дала Марту все, что нужно человеку для счастья. Все, что нужно, он взял сам, зубами вырвал. В школе учился посредственно, домашние задания хронически не делал, поскольку всегда увлекался черт-те какими пакостями, к учебному процессу никакого отношения не имеющими. Военное училище едва окончил с троечным дипломом – дрался частенько, из самоволок не вылезал и, как следствие, на гауптвахте сиживал подолгу. Протекции не имел, а потому служить в пределах Садового кольца не сподобился – сразу после выпуска угодил в Афганистан, где и застрял на пять лет.
Вопреки расхожим утверждениям о стремительной карьере на войне, выше командира роты разведки Март не поднялся. Воевал с увлечением: отдавался ратному делу без оглядки, проводил рискованные и красивые операции, каждую правительственную награду для отличившихся бойцов своих выбивал у крысюков штабных с таким пылом и рвением, словно речь шла о деле жизни или смерти. Одного майора, который отказался отправлять представление на его сержанта, водил в горы – расстреливать. Представление отправили, но Марта упекли под трибунал. Хорошо, командир полка выручил: нужный парень все же, рабочий войны, мастер.
Да, благодарить судьбу за ласковое отношение к себе у Марта оснований нет. Нельзя, конечно, вот так сплеча упрекать штабных деятелей за тотальную нелюбовь к своенравному командиру разведроты, но факт есть факт: по какому-то недоразумению Март разок угодил в список безвозвратных потерь. В одном из ночных рейдов его тяжело ранили. Настолько тяжело, что даже видавший виды пожилой фельдшер, помогавший смерти еще в годы ВОВ, глянув на продырявленный живот молодого офицера, вынес однозначный вердикт:
– «Двухсотый[4]». С такими дырами люди не живут… – и черканул палочку в соответствующей графе.
Однако военный хирург, дежуривший в то утро на эвакопункте, был на данный счет другого мнения. Он сделал все, что было в его силах, и сотворил чудо: в буквальном смысле вытащил с того света.
Чуть позже плановый борт уволок тяжелых «трехсотых» в госпиталь, где Март провалялся два месяца. А первоначальные данные о потерях – без соответствующей поправки на единицу – с эвакопункта благополучно передали в штаб. И получили престарелые родители (Март – поздний ребенок, плод зрелой любви) похоронку. От скорбной вести с матерью молодого офицера случился инсульт, в результате чего она умерла. А отец – полковник в отставке, ветеран ВОВ, – потеряв на старости лет двух дорогих его сердцу людей, не вынес такого горя и застрелился из именного пистолета, подаренного, по слухам, самим Рокоссовским.
Причуды судьбы на этом не окончились. Март провалялся в госпитале сколько положено и поскакал воевать дальше – отпуск после ранения брать не стал, поскольку любил ратное дело всей душой и не желал тратить время на всякую дрянь типа водных лыж и пляжей с пенным прибоем. Все, что требовалось молодому выздоравливающему организму, у него было под рукой: сытная еда, водка, медсестры и штабной персонал женска полу, весьма западавший на стройного волоокого разведчика с джентльменскими замашками и большим х… эмм… большим характером. Письма домой он никогда не писал – лень было, и потому о смерти родителей понятия не имел. Кому могло прийти в голову сообщить «покойнику» об утрате близких? Так и воевал далее наш парень, не подозревая, что ждет его дома.
Сразу после того, как их полк вывели на Большую землю, Марта уволили из Вооруженных Сил по дискредитации. Угораздило парня в первый же вечер «обмывания» счастливого возвращения набить лицо трем полковникам из окружного управления. Банально: в ресторане, из-за дамы. Ах, какая была дама! А какие лица! В три дня не объедешь. Но набил. И выкинули из ВС быстро – в два дня.
Возвратившись в столицу, Март некоторое время пребывал в состоянии шока. Представьте себе: вы приехали после долгого отсутствия домой и обнаружили, что родители ваши давно умерли, в квартире, некогда им принадлежавшей, живут чужие люди, а вас, как выяснилось, давно похоронили.
Три дня отставной разведчик беспробудно пил водку с первыми попавшимися знакомыми, которых удалось убедить, что он вовсе не труп, а вполне даже ничего себе парниша с приличной пачкой чеков. Залил горе, отошел, навестил могилки родителей. Тут как бы сам собой, ненавязчиво, всплыл извечный российский вопрос: где жить и что делать?
Насчет «где жить» получился полный облом: родители, старые коммуняки, при жизни не удосужились приватизировать даденную родиной хорошую квартиру на Кутузовском проспекте, а Март вроде бы погиб. Потому квартирка двухкомнатная общей площадью 68 квадратов мгновенно отошла сынку какого-то большого мужика с портфелем. Попытка восстановить справедливость увенчалась грандиозной дракой во дворе родного дома. Март просто пришел пообщаться: хотел на совесть надавить, а сынок портфельный – убежище порока – по телефону звякнул и вытребовал пятерых своих дружков, которые где-то там в подвале качались, лупили по грушам и вполне искренне полагали, что являются духопреемниками Брюса Ли. Отставной разведчик при виде такого мерзкого отношения к своей персоне мгновенно осерчал и в течение аж целых двух минут (это довольно большой временной интервал для рукопашника такого класса, работающего с «чайниками») убеждал хлопцев, что они не совсем правы. Сынка портфельного и еще троих увезли с травмами в Склифосовского, а Марта взяли в ИВС, откуда через 72 часа он перекочевал в печально известный следственный изолятор № 4.
Вот тут судьба впервые за все время проявила некоторое снисхождение к нашему парню. В камере, куда попал Март, сидели по какому-то делу двое «афганцев», которые тремя годами раньше покинули негостеприимные ВС и подались в сомнительную коммерцию. По-видимому, «коммерческая» жизнь была не в пример приятнее, чем ревностное служение родине: оба бывших офицера имели тела и лица раза в три шире, нежели у их вновь обретенного товарища по несчастью. Кроме того, при взгляде на эти самые лица даже у отъявленного пессимиста вряд ли возникла бы мысль о том, что в тесной камере следственного изолятора данные товарищи чувствуют свою ущемленность и оторванность от социума.
– Пшел на пол, – не повышая голоса, распорядился один из коллег Марта после выяснения личности новичка и бесцеремонно толкнул довольно крепкого мужлана среднего возраста, спавшего на втором ярусе. – Теперь здесь будет жить братуха. Давай, в темпе!
Мужлан безропотно собрал развешанные на дужках шмотки и полез устраиваться под нижнюю «шконку» – в восьмиместной камере разведчик оказался четырнадцатым, что было совсем не так уж плохо, учитывая хроническую переполненность наших пенитенциарных учреждений.
– Ну зачем же так? – засмущался Март. – По очереди бы спали – ничего страшного…
– Перебьется, – заявил второй коммерсант и счел нужным пояснить с ленивым возмущением: – Крыса тыловая! Пока мы там в горах кишки на камни наматывали, они тут жировали. Ша! Теперь наш черед. Давай, братуха, устраивайся и ползи к нам – отметим встречу, – и потянул откуда-то из-за «шконки» увесистую сумку с ароматом копченостей, в которой явственно что-то булькнуло…
Вот таким образом Март впервые соприкоснулся с таким понятием, как «корпоративная принадлежность», несколько скособоченным ввиду специфических условий существования в СИЗО. Ветераны-коммерсанты долго сидеть в камере не пожелали: собратья по «цеху» приняли все меры, чтобы как можно быстрее вытащить их на волю.
– Не боись – мы за тебя словечко замолвим, – пообещали они Марту на прощание. – Ты кругом прав, статья липовая – ежу понятно. Держись…
Вопреки ожиданиям, Марта действительно вскоре выпустили. Коммерсанты сдержали свое слово: подключили к делу освобождения бывшего разведчика «Афганвет» и все общественные организации, так или иначе связанные с афганской войной.
«Он умирал в горах Афгана, а в это время его квартиру занял толстомордый буржуйский сынок. Он приехал домой, а во дворе родного дома его хотели убить осатаневшие от безделья дружки буржуйского
