Впрочем, их трусливое отступление особых волнений ни в рядах урок, ни в рядах рохляндо- гондурасцев не вызвало — бьющимся командам было не до воздушной обстановки: только поднимешь голову вверх, как тут же ее и лишишься.
Агроном, вполне преуспевший на своем левом фланге атаки, трудился без устали — руки, ноги и прочие части тел его оппонентов с завидным постоянством и удивительной легкостью покидали своих хозяев. Джеддайская сабель сурово жужжала в ожидании новых жертв и радостно звенела, отмечая вступление очередного урки в ряды бесплатных пользователей общественного транспорта.
Очередное варварство Агронома переполнило чашу терпения урочьего командования, которому форвард противника уже давно и порядком портил настроение.
Единственной задачей выпущенного ими на замену костолома было выключить из игры слишком уж прыткого соперника. Словно не замечая остальных игроков, гориллообразный урка двинулся через все поле навстречу обладателю джеддайского артефакта.
Агроном тем временем являл миру чудеса техники — ловкими финтами уходя от своих оппонентов, он с легкостью оставлял в дураках всякого, кто рискнул приблизиться к нему ближе, чем на несколько шагов. Выполняя очередной «бразильский трюк», бомж внезапно получил страшной силы удар по ногам — упав на землю, он принялся истошно вопить, стараясь привлечь внимание к явному нарушению правил, но единственным отреагировавшим на его богатую лексику и мимику персонажем оказался ухмыляющийся костолом, собственноножно и произведший этот чудовищный подкат сзади.
Вмиг забыв о прелестях симуляции, почерпнутых из португальских учебников по футболу, Агроном подскочил на ноги, намереваясь отомстить обидчику аналогичным способом, но костолом, кажется, был куда как меньше обременен в выборе приемов и потому попросту засветил бомжу, никак не ожидавшему столь неспортивных приемов, носком бутсы промеж ног.
Взопив от всамделишной и весьма неслабой боли в особо нежных частях собственного тела, Агроном вторично повалился наземь и принялся кататься по газону в муках адовых…
Сеня, аналогично своему далекому другу, пребывавший в горизонтальном относительно поверхности планеты положении, не вопил и не катался по земле, как минимум, потому что не обладал достаточной для этого функцией мозга, поскольку пребывал в малосознательном состоянии. Постепенно возвращавшиеся под его черепушку способности видеть, слышать, осязать и обонять все еще порядком конфликтовали между собой, по-видимому, в борьбе за тепленькие места во вновь обживаемом помещении, а потому окружающий мир представал перед ним в виде творчества кукольного отделения «Союзмультфильма». Непонятные упыри с чертами реально знакомых ему персонажей производили нелогичные действия в наспех сделанных интерьерах.
Вот кто-то, слегка напоминающий Голого, набросился на пустоту подле самого края домны. Вот, к вящему удивлению карапуза, хмырь повис в воздухе, настойчиво молотя тощими кулаками пространство под собой и уворачиваясь от непонятной опасности, по-видимому, исходившей от той же самой дыры под ним.
«Чапаев и пустота», — почему-то подумал Сеня, а нос хмыря тем временем расплющился сам собой — похоже было, что нематериальное «нечто» под упырем и вправду представляло определенный вред для здоровья.
Вопрос, куда делся Федор, так и не всплыл у порядком «трахнутого» по голове карапуза, до тех пор, покуда грязный и окровавленный хмырь, болтающийся на некоторой высоте над землей, не зафиксировал собственные челюсти на чем-то, по-видимому, весьма податливом. Поначалу в воздухе проступила кровь, а когда Голый махнул башкой, срывая зубами невидимую фичу, оказалось, что этот самый «Чапаев» оседлал вовсе не пустоту, а до сих пор «прикинутого» кольцом Федора.
Упав на колени, карапуз тряс окровавленным обрубком пальца, оглашая окрестности диким ревом, а упырь, наконец-то получивший в свое полное распоряжение заветную «прелесть», принялся «проводить торжественные мероприятия».
В силу своего недалекого ума и небогатого воображения, б/у «суперстар», напрочь забыв об осторожности, принялся что было дури носиться по цеху и радостно подпрыгивать, едва не задевая головой свисающие с потолка лебедки, будто новоиспеченный чемпион мира по «царю горы».
Торжественно-победное настроение явно помешало Голому сообразить, что «игра еще далеко не закончена», а потому он совершенно не обратил внимания на все же сумевшего справиться с болью и принявшего-таки вертикальное положение Федора. Сжимая рукой окровавленный «пенек» указательного пальца, карапуз двинулся к пляшущему невообразимый шаманский танец упырю.
Орженосец-горизонтал, наблюдавший за этим любительским рестлингом из своего «лежачего партера», периодически упускал из виду важные и не очень детали, едва ли не ежеминутно погружаясь в бессознательное состояние.
Еще успев увидеть, как Федор набрасывается на торжествующего Шмыгу, он при этом совершенно упустил из виду момент, когда эта сладкая парочка «исчезла с радаров». В очередной раз подняв голову и сфокусировавшись на облачке пыли, клубящейся на месте, где только что топтались двое «борцов», он заставил себя перейти к более решительным действиям и, подскочив на ноги, ринулся к пылающей бездне.
Дружок его, словно по анекдоту, зацепившийся за жизнь какими-то нетривиальными частями тела, болтался, вися на железной скобе, вбитой в стену. Где-то далеко внизу оставшийся незамеченным Голый старательно превращался в яичницу с беконом, тем не менее, героически изображая из себя «товарища Лазо», в роли, за которую принято номинировать на пост губернатора Калифорнии. Однако сволочная судьба его уже никого не волновала — Сеня был озабочен спасением друга.
Впрочем, как положительные герои, а Сеня и Федор явно считали себя положительными героями (поскольку давно уже «положили» на все и вся) — оба они могли не слишком сильно переживать за собственную сохранность. В мире, где вместо правила буравчика тон задает железный принцип «хэппи- энда», главным героям мало что угрожает — бетонные плиты крошатся об их голову, пистолеты стреляют бесконечными патронами, и бобры всегда побеждают козлов.
Но ровно так же по законам жанра отменить испытание нервов путем мучительного выбора между синими и красными проводками на фоне таймера обратного отсчета все-таки не представляется возможным. Карапузу пришлось нехотя протянуть свободную руку своему приятелю, не слишком напряженно болтающемуся над кипящей лавой:
— Давай, Михалыч! Держи кардан!
Федор протянул другу окровавленную ладонь, едва дотягиваясь до протянутой руки кончиками пальцев, и Сеня брезгливо отдернул свою лапень:
— Ты хоть руку об штаны вытри!
Но все же великодушно снизошел до «спасения рядового Федора», подцепив-таки слабеющего приятеля:
— Давай! Ну… выход силой!
Как истинный герой блокбастеров, всегда готовый сделать сказку былью, Федор забросил-таки свою руку в клешню своего верного оруженосца, и тот втащил его к себе под бочок.
Двум карапузам некогда было разглядывать, как раскаленная металлическая река несет на своей поверхности тусклый кругляшок, что стал причиной их рекордного турпохода. Тускло блеснув на прощанье, кольцо погрузилось в лаву, для того чтобы из объекта вожделения звезд шоу-бизнеса и парнишек постпубертатного возраста наконец-то превратиться в замечательные шарикоподшипники.
Прожектор на вершине мрачной башни, словно обезумевшая цветомузыкальная установка, шаривший по всей округе, внезапно наткнулся на невидимую преграду, зацепившись лучом за нечто, на таком расстоянии не поддающееся рассмотрению. Смолкла, захлебнувшись, далекая заводская сирена, едва различимая здесь за непрекращающимся лязганьем рукопашной схватки. Вслед за этим застывший, как муха в сиропе, «сауронов фонарь» несколько раз мигнул, словно надеясь «проморгаться», и… вырубился совсем. Разочарованный вздох тысяч глоток прокатился по погрузившемуся в полумрак стадиону, на котором все еще продолжался совсем «нетоварищеский» матч между урками и людьми.
Костолом, едва не «сожравший» на своем фланге Агронома, оставшегося без поддержки товарищей
