– Больше – ничего. Тебе вообще какая разница? Ты, вроде, хотел о деле говорить?
– А мы и говорим о деле… Сейчас я задам тебе очень важный вопрос. Попрошу не выеживаться, а ответить на него прямо, с предельной искренностью. Потому что от этого вопроса во многом будет зависеть судьба Рашида…
– Ты кто такой, вообще? – враждебно прищурился Зелимхан. – Ты почему решил, что тебе можно чужие судьбы решать?
– Если ты заметил, я очень покладистый, терпеливый и вежливый, – Костя развел руками – вот, мол, какой я цаца. – Просто у меня работа такая. То есть своими колкостями и чабанскими остротами ты меня ни на что не спровоцируешь. Зря только время и энергию тратишь. Я тебя очень прошу: ответь сейчас на один вопрос, а потом пять минут послушай, больше от тебя ничего не нужно. Хорошо?
– Давай, задавай свой вопрос.
– Тебе небезразличен Рашид?
– А тебе зачем это?
– Ну вот, опять вопрос на вопрос… Просто я заметил, что ваши отношения сейчас не совсем такие, о которых он мне рассказывал… А я собираюсь сказать тебе нечто такое, от чего зависит его судьба. И не только его, но и всех его близких. Эту информацию нужно сохранить в тайне. То есть об этом никто в мире больше не должен знать…
– Я умею хранить тайны, – Зелимхан горделиво приосанился. – И ты напрасно думаешь… Короче, я за Рашида готов умереть. Вот так.
– Очень хорошо. Итак, приступим… Земфиру выдали замуж за араба. Это некто Халил, родственник самого Абу.
– Вот это он породнился, – Зелимхан сокрушенно покачал головой. – Ну ничего себе, родственник…
– Мне не нравится, что у тебя оружие, – неожиданно сбился с темы Костя. – Я сейчас буду говорить гадости. И не только говорить, но и наглядно подтверждать их. Я тебя не знаю и понятия не имею, как ты будешь реагировать…
– Не вопрос, – Петрушин грузной птицей метнулся к Зелимхану и неуловимым движением выбил карабин у него из рук.
– Шакалы… – взвыл было Зелимхан, лапая кобуру. – Я вас…
И не успел ничего больше сделать: Петрушин хлопнул парня ладонью в лоб, опрокидывая на спину – тут сидевший у входа Вася подоспел – и они вдвоем моментально спеленали Костиного собеседника стропой, один тур пропустив под горло.
Спустя несколько секунд Зелимхан лежал на полу, лицом вниз, судорожно разевая рот и хрипя – стропа не давала возможности не то что крикнуть, даже дышать нормально.
– Ослабили бы немного, – пожалел пленника Костя. – А то ведь задохнется.
Немного ослабили. Зелимхан чуток продышался, поднял голову и разинул было рот, чтобы выразиться.
– Хоть слово вякнешь, запихаю в рот сало, – предупредил Петрушин, красноречиво тряхнув своим тощим вещмешком. – Просто лежи и слушай. Тебе же сказали: ответил на один вопрос, потом только слушай, и все тут.
Зелимхан закрыл рот, повернул голову к Косте, неудобно вытянув шею и ненавидяще уставился на него. Во взоре чеченца плескался мучительный крик: я знал! Знал, что этим все кончится…
– Вернемся к нашему рассказу, – как ни в чем не бывало продолжил Костя. – Я буду говорить, отвечать не обязательно, ты только слушай. Жека, проследи, чтобы он не орал.
– Да че тут следить… – Петрушин достал из рюкзака завернутый в тряпицу шмат сала и положил рядом с головой Зелимхана. – На, нюхай. С чесночком!
– Нет, так усугублять мы не будем, – покачал головой Костя. – Мы ведь не омонистые хулиганы… А ты засунь ему в рот свою косынку. Он сейчас орать будет. Вдруг Рашид услышит…
– Он ее обслюнявит, – Петрушин недовольно поморщился. – И с чего он будет орать? Думаешь, совсем дурак?
– Будет, будет, – пообещал Костя. – Ты засунь, я потом тебе ее постираю.
– Ладно, – Петрушин в три приема соорудил из своей многофункциональной косынки кляп и запихал его в рот пленника.
– Ммм!!! – Зелимхан отчаянно завертелся, пытаясь освободиться от кляпа. – Мммм!!!
Да уж, куда там. Знал бы он, каков опыт обращения Петрушина с пленными. У такого не забалуешь.
– Отлично, – похвалил Костя. – А теперь оттарабаним его в попу. Серега, доставай камеру. Будем снимать.
Однако! По-моему, у коллеги пунктик в данном вопросе. Судя по всему, та дрянная кассета окончательно подорвала его и без того расшатанную нервную систему. Нет, когда он такое сказал Рашиду – насчет арабов, я понял. Это было в тему, надо же было мужика как-то обнадежить, вывести из прострации… Но так поступать с Зелимханом? С единственным человеком, который может вывести нас на Абу? По-моему, тут он малость…
– А кто будет? – деловито поинтересовался Петрушин, внимательно посмотрев на Костю и уловив в его взгляде некую рациональную идею.
Пленник наш замер на полу, весь обратившись в слух. Костя подошел поближе, лица его он не видел и теперь изо всех сил выгибал шею, пытаясь поймать взгляд психолога.
– Ты, потом я, – буднично ответил Костя. – За пятнадцать минут как раз успеем. Серый будет снимать. Ну что, поехали? Серый, мотор!
Я тоже кое-что понял, расчехлил свою портативную камеру и навел объектив на Зелимхана. Петрушин навалился сверху и принялся сдирать с него штаны.
– Мммм!!! – Зелимхан начал извиваться, как тот угорь, и отчаянно мычать, его налившиеся кровью глаза вылезли из орбит и, казалось, сейчас лопнут. Взгляд чеченца стал безумным… – Ммммммм!!!
– Стоп мотор, – тихо скомандовал Костя.
Петрушин послушно слез с Зелимхана и оставил в покое его драгоценную задницу. Костя присел рядом с пленником, повернул его на спину, и уставившись прямо в глаза, сверху вниз, принялся негромко вещать:
– Судя по всему, так с тобой до этого не обращались? Ты, видимо, даже и предположить не мог, что с мужчиной, воином, кто-то попробует поступить таким вот образом… Ты бессилен что-либо сделать сейчас, верно? Ты, здоровый и крепкий мужик, с солидным боевым опытом… А сейчас я тебе расскажу про Земфиру. Ее отдали замуж за араба, я тебе уже говорил. В первую брачную ночь пятеро здоровенных мужиков ворвались к ней в спальню. Абу возглавлял все это безобразие. Он там командует, чтобы голову держали, чтобы положили поудобнее – короче, узнали его… Ну и вот. Драли ее во все дыры, и снимали это дело на камеру. Нет, она не была связана, как ты сейчас. Но она была так же бессильна что-либо сделать, потому что она всего лишь юная девчонка, слабая и беспомощная, а это были опытные воины. Каждый в одиночку может справиться с тремя взрослыми мужчинами. Вот так… А потом ее кололи наркотой, чтобы она не вскрыла себе вены и не повесилась. И ей все время показывали эту дрянную запись. Чтобы не подумала, чего доброго, что может удрать от них, сбежать обратно к своей семье. К своему могучему брату, который мог бы отомстить этим ублюдкам… Потом, когда она окончательно превратилась в животное, на нее надели пояс со взрывчаткой и послали взорвать автобус в Моздоке… Знаешь, я думаю, что она все же не окончательно превратилась в животное, что-то человеческое в этой несчастной девчонке осталось. Потому что этим ублюдкам зачем-то понадобилось тащить в Моздок ту мерзкую кассету, которую мы сняли потом с мертвого араба. Видимо, в последний момент заартачилась, робко вякнула – я не скотина, я человек, нельзя со мной так… А они ей – на, смотри, скотина. Ты не человек, нет тебе места в этом мире… Ну и взорвалась она, куда тут денешься…
По щекам Зелимхана текли слезы, плечи мелко подрагивали… Что за месяц такой, урожайный на плачущих нохчей? Сначала Рашид, теперь вот Зелимхан… Я их, плачущих, до этого вообще ни разу не видел. Кремень-мужики, умрут во благо джихада, слезинки не проронят…
– А мы, дураки, взяли и показали эту кассету Рашиду… – продолжал Костя, осторожно вытаскивая кляп изо рта пленника. – Не потому, что садисты, вовсе нет… Просто нам надо было поймать этих ублюдков и без почестей предать их земле. Просто другого выхода не было… И ты знаешь, Рашид теперь тоже хочет их
