так ясно: настоящий курильщик редко меняет марку папирос.
- Раз один окурок лежал в воде, анализ неточен.
- Ладно, ладно… А что вы думаете о пострадавшей учительнице Некрасовой?
- Если она кого-нибудь боялась, почему никуда об этом не заявляла? Во всяком случае, как говорил мой батька: «Темна вода во облацех воздушных, а наипаче в Евиной душе».
10
Врачи наконец разрешили посетить Некрасову. Через десять минут оба офицера уже ехали в больницу.
Вдоль тротуаров бежали ручьи, по которым, подпрыгивая, неслись бумажные кораблики. Мальчишки с криком бежали за ними. На желобах высоких домов в голубоватой дымке испарений сидели пепельные голуби.
Градов и Мозарин вошли в палату. Голова и лицо Некрасовой были наглухо забинтованы. Только глаза лихорадочно блестели в прорезях бинтов.
Врач предупредил офицеров:
- Прошу вас, товарищи, не утомляйте больную. У нее сегодня уже были гости - директор школы с двумя учениками.
Майор подсел поближе к учительнице, чтобы видеть выражение ее глаз. Ему было тяжело смотреть на эту изувеченную женщину, но даже ее немые ответы могли многое дать следствию.
- Мы рады, Вера Петровна, что вам лучше, - начал он. - Нам рассказали всю вашу историю. Мне кажется, вас кто-то преследует? - Видя, что Некрасова опустила ресницы, он спросил: - Кто же это? Мужчина? - Некрасова открыла глаза и пристально на него посмотрела. - Женщина?
Некрасова, снова утверждая, опустила ресницы. Но на вопрос, известна ли ей фамилия этой женщины или ее адрес, Некрасова не ответила. Только одно удалось узнать майору: учительница видела эту женщину в Москве.
- Благодарю вас, Вера Петровна, - сказал он. - Поправляйтесь! Вас любят, вас ждут - и Леня Ильин, и другие. До свиданья!
По просьбе Градова дежурный врач повел офицеров к раненому регулировщику. Увидев входящих офицеров, он хотел приподняться, но Градов жестом остановил его. Майор спросил, не разглядел ли милиционер шофера, который управлял автомобилем доктора? Регулировщик ответил, что успел заметить только оголенные по локоть руки и белые рукава, - очевидно, машину вела женщина в белом платье. Этот ответ не удовлетворил майора - ведь и мужчины летом закатывают рукава по локоть.
Выйдя из больницы, Мозарин заметил:
- Жаль, что вы, товарищ майор, не спросили у Некрасовой об этом «приказе».
- Бессмысленно просить ее расшифровать записку, пока она не в состоянии говорить, - ответил майор. - Да и не стоит ей сейчас открывать, что «приказ» в наших руках. Прежде всего нам самим надо кое-что прояснить. Очень странный «приказ»!… Команда на совершение серьезной диверсии почему-то дана открытым текстом. Ведь записка не зашифрована, написана без применения какого-либо кода, вот что удивляет! Обычно такие документики выглядят по форме записками самого невинного содержания. Расшифровка их, определение системы и типа кода дают следствию в руки кое-какие ниточки… А здесь - непонятное легкомыслие предполагаемых диверсантов. По существу никакой конспирации. Странно, что и работники государственной безопасности пока не торопятся с этим «приказом»… - Градов помолчал и добавил: - А вы, лейтенант, побывайте на квартире Некрасовой. Пожалуй, это надо было сделать раньше.
Некрасова жила в трехкомнатной квартире: две занимал инженер Федоров с женой и детьми, а третью, меньшую, - учительница.
Соседка Веры Петровны объяснила, что Некрасова живет в этой квартире два с лишним года, уходит рано, приходит из школы поздно. А в свободные дни сидит дома. Она неразговорчива, вероятно сказывается долгое пребывание в фашистском концентрационном лагере.
Заходят к ней главным образом ученики, чаще всего Леня Ильин. Изредка добиваются беседы с ней родители школьников, но она предпочитает разговаривать с ними в учительской.
Получив ключи от комнаты Некрасовой, Мозарин пригласил двух понятых и вошел в небольшую светлую комнатку. На стенах темнели несколько рамочек с фотографиями учеников, снятых со своей учительницей.
Письменный столик, три стула, маленький гардероб, этажерка с книгами и железная, застланная шерстяным одеялом кровать - вот и вся обстановка. Лейтенант тщательно перебрал все в ящиках письменного стола, но ничего, кроме ученических тетрадей, записок родителей да старых бальников не обнаружил. Он вынимал книгу за книгой, перелистывал страницу за страницей, встряхивал, но ни в учебниках, ни в томах художественной литературы тоже ничего не нашлось. Он перебрал все в шкафу, вытащил из-под кровати чемодан - и все с тем же результатом: ничего интересного для следствия!
После трехчасовой утомительной работы лейтенант составил протокол, дал его подписать понятым, поблагодарил их и запер комнату.
Градов решил посоветоваться со своим начальником - комиссаром Турбаевым. Седой, приземистый, добродушный уралец благодаря своей угловатой фигуре, медленным движениям и некоторой мешковатости казался неторопливым увальнем, у которого душа нараспашку. Но когда сообщали о каком-нибудь преступлении или когда оперативные сотрудники, по его выражению, «волынили» с розыском преступников, куда пропадали его добродушие и мешковатость! В одно мгновение он превращался в решительного, волевого командира, указания которого поднимали иной раз сотню оперативных работников, непреложно и непоколебимо идущих по следам нарушителей закона.
В том городе, где до назначения в столицу работал Турбаев, преступники, как местные, так и «гастролеры», боялись его и предпочитали объезжать опекаемую им территорию. Еще до Отечественной войны в газетах промелькнуло сообщение о том, как он задержал несколько отпетых бандитов, засевших в каменном особняке. На двери особняка люди Турбаева наложили стальные щиты, и в окна, чтоб избежать напрасного пролития крови, пожарные во время сильного мороза направили из брандспойтов могучие струи воды. Через двадцать минут преступники один за другим стали выпрыгивать со второго этажа и сдались «на милость победителя».
Комиссар редко терял хладнокровие, и его спокойный голос действовал на сотрудников куда убедительнее, чем сердитый окрик иного горячего начальника.
Когда оперативные работники начинали сомневаться в себе, наталкивались на особые сложности, они, не стесняясь, шли за советом к комиссару. Опираясь на свой богатый опыт, он уверенно, но по- товарищески приходил им на помощь.
- Интересное дело! - сказал Турбаев, выслушав Градова. - Инсценировано все очень хитро. И, что там ни говорите, вас сбили со следов, запутали. - Он взял деревянное пресс-папье, поставил его на ручку, крутнул. И оно завертелось по столу, как волчок. - Конечно, преступному шоферу повезло. Дождь… Пострадавшая упала… Прогон машины по колючей проволоке хорошо задуман и еще лучше выполнен. Человек не растерялся, сразу нашелся: уверенно угнал машину за сокольническую рощу, а потом превратился в «невидимку». Да, дорогой майор, этот тип - опасный экземпляр. Согласен с вами - чувствуется опытная преступная рука. И он не должен больше разгуливать на свободе. Вы поняли меня?
- Да, товарищ комиссар, - ответил Градов. - Спасибо. Вы подтвердили мои мысли, улики - уликами, но…
- А как работает у вас лейтенант Мозарин?
- Ничего. Неопытен еще, но со смекалкой и огонек есть.
- Может быть, возьмете себе в помощь еще кого-нибудь?
- Нет, не стоит. Парень с самолюбием, зачем его обижать?…
Следующим утром в ленинском уголке собрались все милиционеры, которые дежурили двадцать
