меня по спине и сказала: «Фу, глупый, фу!..»
– Фу, глупый, фу! - сказала Таня.
– А по спине?
– А по спине потом. И голову под мышку потом.
– Хорошо, потом. А сейчас? Хочешь, я сделаю себе ошейник? Или намордник…
– Не надо намордник, - сказала Таня. - Зачем ты мне в наморднике?
– А зачем я тебе без намордника?
– Без намордника ты мне нравишься.
– Слуховая галлюцинация, - сказал Роберт. - Чем это я могу тебе нравиться?
– У тебя ноги красивые.
Ноги были слабым местом Роберта. У него они были мощные, но слишком толстые. Ноги «Юности Мира» были изваяны с Карла Гофмана.
– Я так и думал, - сказал Роберт. Он залпом выпил остывший кофе. - Тогда я скажу, за что я люблю тебя. Я эгоист. Может быть, я последний эгоист на Земле. Я люблю тебя за то, что ты единственный человек, способный привести меня в хорошее настроение.
– Это моя специальность, - сказала Таня.
– Замечательная специальность! Плохо только, что от тебя приходят в хорошее настроение и стар и млад. Особенно млад. Какие-то совершенно посторонние люди. С нормальными ногами.
– Спасибо, Роби.
– В последний раз в Детском я заметил одного малька. Зовут его Валя… или Варя… Этакий белобрысый, конопатый, с зелеными глазами.
– Мальчик Варя, - сказала Таня.
– Не придирайся. Я обвиняю. Этот Варя своими зелеными глазами смел на тебя смотреть так, что у меня руки чесались.
– Ревность оголтелого эгоиста.
– Конечно, ревность.
– А теперь представь, как ревнует он.
– Что-о?
– И представь, какими глазами он смотрел на тебя. На двухметровую «Юность Мира». Атлет, красавец, физик-нулевик несет воспитательницу на плече, а воспитательница тает от любви…
Роберт счастливо засмеялся.
– Танюша, как же так? Мы же были тогда одни!
– Это вы были одни. Мы в Детском никогда не бываем одни.
– Да-а… - протянул Роберт. - Помню я эти времена, помню. Хорошенькие воспитательницы и мы, пятнадцатилетние балбесы… Я до того доходил, что бросал цветы в окно. Слушай, и часто это бывает?
– Очень, - задумчиво сказала Таня. - Особенно часто с девочками. Они развиваются раньше. А воспитатели у нас, знаешь, какие? Звездолетчики, герои… Это пока тупик в нашем деле.
Тупик, подумал Роберт. И она, конечно, очень рада этому тупику. Все они радуются тупикам. Для них это отличный предлог, чтобы ломать стены. Так и ломают всю жизнь одну стену за другой.
– Таня, - сказал он. - Что такое дурак?
– Ругательство, - ответила Таня.
– А еще что?
– Больной, которому не помогают никакие лекарства.
– Это не дурак, - возразил Роберт. - Это симулянт.
– Я не виновата. Эта японская пословица: «Нет лекарства, которое излечивает дурака».
– Ага, - сказал Роберт. - Значит, влюбленный тоже дурак. «Влюбленный болен, он неисцелим». Ты меня утешила.
– А разве ты влюблен?
– Я неисцелим.
Тучи разошлись и открыли звездное небо. Близилось утро.
– Смотри, вон Солнце, - сказала Таня.
– Где? - спросил Роберт без особого энтузиазма.
Таня выключила свет, села к нему на колени и, прижавшись щекой к его щеке, стала показывать.
– Вот четыре яркие звезды - видишь? Это Коса Красавицы. Левее самой верхней сла-абенькая звездочка. Это наше Солнце…
Роберт поднял ее на руки, встал, осторожно обогнул столик и только тогда в зеленоватом сумеречном свете приборов увидел длинную человеческую фигуру в кресле перед рабочим столом. Он вздрогнул и остановился.
– Я думаю, теперь можно включить свет, - сказал человек, и Роберт сразу понял, кто это.
– И появился третий, - сказала Таня. - Пусти-ка меня, Роб.
Она высвободилась и нагнулась, ища упавшую туфлю.
– Знаете что, Камилл, - раздраженно начал Роберт.
– Знаю, - сказал Камилл.
– Чудеса, - проговорила Таня, надевая туфлю. - Никогда не поверю, что у нас плотность населения один человек на миллион квадратных километров. Хотите кофе?
– Нет, благодарю вас, - сказал Камилл.
Роберт включил свет. Камилл, как всегда, сидел в очень неудобной, удивительно неприятной для глаз позе. Как всегда, на нем была белая пластмассовая каска, закрывающая лоб и уши, и, как всегда, лицо его выражало снисходительную скуку, и ни любопытства, ни смущения не было в его круглых немигающих глазах. Роберт, жмурясь от света, спросил:
– Вы хоть недавно здесь?
– Недавно. Но я не смотрел на вас и не слушал, что вы говорите.
– Спасибо, Камилл, - весело сказала Таня. Она причесывалась. - Вы очень тактичны.
– Бестактны только бездельники, - сказал Камилл.
Роберт разозлился.
– Между прочим, Камилл, что вам здесь надо? И что это за надоевшая манера появляться как привидение?
– Отвечаю по порядку, - спокойно произнес Камилл. Это тоже была его манера - отвечать по порядку. - Я приехал сюда потому, что начинается извержение. Вы отлично знаете, Роби, - он даже глаза закрыл от скуки, - что я приезжаю сюда каждый раз, когда перед фронтом вашего поста начинается извержение. Кроме того… - Он открыл глаза и некоторое время молча смотрел на приборы. - Кроме того, вы мне симпатичны, Роби.
Роберт покосился на Таню. Таня слушала очень внимательно, замерев с поднятой расческой.
– Что касается моих манер, - продолжал Камилл монотонно, - то они странны. Манеры любого человека странны. Естественными кажутся только собственные манеры.
– Камилл, - сказала Таня неожиданно. - А сколько будет шестьсот восемьдесят пять умножить на три миллиона восемьсот тысяч пятьдесят три?
К своему огромному изумлению, Роберт увидел, как на лице Камилла проступило нечто похожее на улыбку. Зрелище было жутковатое. Так мог бы улыбаться счетчик Юнга.
– Много, - ответил Камилл. - Что-то около трех миллиардов.
– Странно, - вздохнула Таня.
– Что «странно»? - тупо спросил Роберт.
– Точность маленькая, - объяснила Таня. - Камилл, скажите, почему бы вам не выпить чашку кофе?
– Благодарю вас, я не люблю кофе.
– Тогда до свидания. До Детского лететь четыре часа. Робик, ты меня проводишь вниз?
Роберт кивнул и с досадой посмотрел на Камилла. Камилл разглядывал счетчик Юнга. Словно в зеркало гляделся.
