булькала в моечном аппарате. Рыжий цвет переходил на краях небосклона в грязно-красное золото. Если бы я знал, что делать. Если бы знал. Вдруг стало тихо. Хари стояла рядом со мной, сзади.
– Нет. Не оборачивайся, - сказала шепотом. - Ты ни в чем не виноват, Крис. Я знаю. Не мучайся.
Я протянул к ней руку. Она отбежала внутрь кабины и, подняв целую стопку тарелок, сказала:
– Жаль. Если бы они могли разбиться, разбила бы, все разбила бы.
Какое-то мгновение я думал, что и вправду швырнет их на пол, но она внимательно посмотрела на, меня и усмехнулась:
– Не бойся, не буду устраивать тебе сцен.
Я проснулся среди ночи и сразу же, напряженный, сел на кровати. В комнате было темно, только через приоткрытую дверь из коридора падала тонкая полоска света. Что-то ядовито шипело, звук нарастал вместе с приглушенными тупыми ударами, как будто что-то большое билось за стеной.
«Метеор, - мелькнула мысль. - Пробил панцирь. Кто-то там есть!»
Протяжный хрип.
От этого я сразу же пришел в себя. Я на Станции, а не в ракете, а этот ужасный звук…
Я выскочил в коридор. Дверь маленькой лаборатории была открыта настежь, там горел свет. Я вбежал внутрь. На меня хлынул поток ледяного холода. Кабину наполнял пар, превращающий дыхание в хлопья снега. Туча белых хлопьев кружилась над завернутым в купальный халат телом, которое едва шевелилось на полу. Это была Хари. Я с трудом разглядел ее в этой ледяной туче, бросился к ней, схватил, халат обжег мне руки, она хрипела. Я выбежал в коридор, миновал вереницу дверей. Я уже не чувствовал холода, только ее дыхание, вырывающееся изо рта облачками пара, как огнем, жгло мне плечо.
Я уложил ее на стол, разорвал халат на груди, секунду смотрел в ее перекошенное дрожащее лицо, кровь замерзла вокруг открытого рта, покрыла губы черным налетом, на языке блестели кристаллики льда.
Жидкий кислород. В лаборатории был жидкий кислород в сосудах Дьюара. Поднимая ее, я чувствовал, что давлю битое стекло. Сколько она могла выпить? Все равно. Сожжены трахея, горло, легкие, жидкий кислород разъедает сильнее, чем концентрированные кислоты. Ее дыхание, скрежещущее, сухое, как звук разрываемой бумаги, утихало. Глаза были закрыты. Агония.
Я посмотрел на большие застекленные шкафы с инструментами и лекарствами. Трахеотомия? Интубация? Но у нее уже нет легких! Сгорели. Лекарства? Сколько лекарств! Полки были заставлены рядами цветных бутылей и коробок. Хрип наполнил всю комнату, из ее открытого рта все еще расходился туман. Термофоры…
Начал искать их, но, прежде чем нашел, рванул дверцу другого шкафа, разбросал коробки с ампулами… Теперь шприц… Где он?… В стерилизаторах… Я не мог его собрать занемевшими руками, пальцы были твердыми и не хотели сгибаться. Начал бешено колотить рукой о крышку стерилизатора, но даже не чувствовал этого. Единственным ощущением было слабое покалывание.
Лежащая захрипела сильнее. Я подскочил к ней. Ее глаза были открыты.
– Хари.
Это был даже не шепот. У меня просто не было голоса. Лицо у нее было чужое, словно сделанное из гипса, ребра ходили ходуном, волосы, мокрые от растаявшего снега, рассыпались по изголовью. Она смотрела на меня.
– Хари!
Я ничего больше не мог сказать. Стоял, как бревно, с этими чужими деревянными руками. Ступни, губы, веки начинали гореть все сильнее, но я этого почти не чувствовал. Капля растаявшей в тепле крови стекла у нее по щеке, прочертив косую черточку. Язык задрожал и исчез, она все еще хрипела.
Я взял ее, запястье, пульса не было, откинул полы халата и приложил ухо к пугающе холодному телу. Сквозь шум, словно от пожара, услышал частые удары, бешеные тона, слишком быстрые, чтобы их можно было сосчитать. Я стоял, низко наклонившись, с закрытыми глазами, когда что-то коснулось моей головы. Ее пальцы перебирали мои волосы. Я посмотрел ей в глаза.
– Крис, - прохрипела она.
Я схватил ее руку, она ответила пожатием, которое чуть не раздавило мою ладонь, сознание ушло с ее страшно перекошенного лица, между веками блеснули белки, в горле захрипело, и все тело сотрясла рвота. Она свесилась со стола, билась головой о край фарфоровой воронки. Я придерживал ее и прижимал к столу, с каждым следующим спазмом она вырывалась, я мгновенно покрылся потом, и ноги сделались как ватные. Когда рвота ослабла, я попытался ее уложить. Она со стоном хватала воздух. Вдруг на этом страшном окровавленном лице засветились глаза Хари.
– Крис, - захрипела она, - как… как долго, Крис?
Она начала давиться, на губах выступила пена, снова ее раздирала рвота. Я держал ее из последних сил. Потом она упала навзничь, так что лязгнули зубы, и часто задышала.
– Нет, нет, нет, - выталкивала она быстро с каждым вздохом, и каждый казался последним. Но рвота вернулась еще раз, и снова она билась в моих объятиях, в коротких перерывах втягивая воздух с усилием, от которого выступали все ребра. Наконец веки до половины закрылись на ее слепых глазах. Она застыла. Я думал, что это конец. Не пытался даже стереть пену с ее рта, стоял над ней наклонившись, слыша где-то далекий большой колокол, и ждал последнего вздоха, чтобы после него упасть на пол, но она все еще дышала, почти без хрипа, все тише, а холмик груди, который почти совсем уже перестал вздрагивать, вдруг задвигался в быстром темпе работающего сердца. Я стоял сгорбившись. Ее лицо начало розоветь.
Я, словно оглушенный, ничего не понимал. Только обе ладони у меня вспотели, и мне казалось, что я глохну, что-то мягкое, эластичное наполнило уши, я все еще слышал тот звенящий колокол, теперь глухой, словно он треснул.
Она подняла веки, и наши глаза встретились.
«Хари», - хотел я сказать, но у меня как будто не было рта, лицо было мертвой тяжелой маской, и я мог только смотреть.
Ее глаза обежали комнату, голова пошевелилась. Было совсем тихо. За мной, в каком-то другом далеком мире, ровно капала вода из неплотно закрытого крана. Она приподнялась на локте. Села. Я попятился. Она наблюдала за мной.
– Что, - спросила, - что?… Не… удалось? Почему?… Почему так смотришь?…
И неожиданно страшный крик:
– Почему так смотришь!!!
Снова стало тихо. Она посмотрела на свои руки. Пошевелила пальцами.
– Это… я?
– Хари, - произнес я беззвучно, одними губами.
– Хари?… - повторила она, подняв голову, медленно сползла на пол и встала.
Пошатнулась, потом выпрямилась, прошла несколько шагов. Все это она делала в каком-то трансе, смотрела на меня и словно не видела.
– Хари? - медленно повторила она еще раз. - Но… я… не Хари. А кто - я? Хари? А ты, ты?!
Вдруг ее глаза расширились, заблестели, и тень улыбки и радостного недоумения осветила ее лицо.
– Может быть, ты тоже? Крис! Может, ты тоже?!
Я молчал, прижавшись спиной к шкафу, там, куда загнал меня страх.
У нее упали руки.
– Нет. Нет, ты боишься. Слушай, я больше не могу. Так нельзя. Я ничего не знала. Я сейчас… я больше ничего не понимаю. Ведь это невозможно? Я, - она прижала стиснутые ослабевшие руки к груди, - ничего не знаю, кроме… кроме Хари! Может, ты думаешь, что я притворяюсь. Я не притворяюсь, святое слово, не притворяюсь.
Последние слова перешли в стон. Она упала на пол и разрыдалась. Ее крик словно что-то во мне разбил, одним прыжком я оказался около нее, схватил за плечи; она защищалась, отталкивала меня, рыдая без слез, кричала:
– Пусти! Пусти! Тебе противно! Знаю! Не хочу так! Не могу! Ты сам видишь, сам видишь, что это не я, не я, не я…
– Молчи! - кричал я, тряся ее.
