контрразведчиками. Действительно, ошибки в этом никакой нет. Савинков перешел фаницу добровольно, но только спустя несколько лет станут известны причины, побудившие его на такой поступок. Тогда, в августе 1924 года, нельзя было раскрывать всех подробностей существования организации «Либеральные демократы», не говоря уже о деталях «Синдиката-2». Ведь в этот самый момент активно проводилась работа в рамках операции «Трест» и детали задержания Савинкова могли вызвать у них вполне резонные подозрения.
В Москве Савинкова прямо с Белорусского вокзала отправили в камеру-одиночку внутренней тюрьмы на Лубянке. С первым допросом не спешили. Чекистов прежде всего интересовало поведение Савинкова. Не впадет ли он в прострацию по примеру многих своих соратников? Признает ли свою вину перед партией большевиков? Пока же в газетах появилась короткая заметка: «Арестованному в двадцатых числах августа Борису Викторовичу Савинкову в 23 часа 23 августа было вручено обвинитель-ное заключение, и по истечении 11 часов, согласно требований Уголовно-процессуального кодекса, в военной коллегии Верховного суда СССР началось слушание дела о нем. Состав суда: председатель товарищ Ульрих, члены суда товарищи Камерон и Кушнирюк».
Савинков полностью оправдал самые смелые ожидания чекистов. На следствии он во всем сознавался, признавал свою вину, каялся, постоянно заявляя о своей любви к трудовому народу. К примеру, 21 августа 1924 года в собственноручно написанных показаниях он отмечал: «Раньше, чем отвечать на предложенные мне вопросы, я должен сказать следующее: я — Борис Савинков, бывший член Боевой организации ПСР, друг и товарищ Егора Сазонова и Ивана Каляева, участник убийства Плеве и великого князя Сергея Александровича, участник многих других террористических актов, человек, всю жизнь работавший только для народа и во имя его, обвиняюсь ныне рабоче-крестьянской властью в том, что шел против русских рабочих и крестьян с оружием в руках. Как могло это случиться? Я уже сказал, что всю жизнь работал только для народа и во имя его. Я имею право прибавить, что никогда и ни при каких обстоятельствах не защищал интересов буржуазии и не преследовал личных целей. Будущее показало, что я был не прав во всем».
Глава 7. Встать, суд идет!
Схема избранной Савинковым защиты строилась на его блестящем умении вести полемику. «Всю свою жизнь я был за народ, а боролся только против большевиков. Но всегда руководствовался убеждениями, которые мне диктовала совесть, а значит, как и все люди, мог заблуждаться». Что было в этой позиции больше: хитрости и надежды, что он сможет обмануть чекистов, или той самой исключительной политической наивности, о которой столько рассуждал сам Савинков на примерах Керенского, Деникина и Врангеля? Склонен думать, что все же Савинков надеялся на объективность суда. Почему-то ему вдруг поверилось, что красный террор остался далеко в прошлом, а нынче советский суд — вполне цивилизованный орган, который действует исключительно в рамках закона. Но уже после первых же заседаний суда он понял, что обречен. Поэтому в своем последнем слове изменил тональность: «Граждане судьи!Я знаю ваш приговор заранее. Я жизнью не дорожу и смерти не боюсь. Вы видели, что на следствии я не старался ни в какой степени уменьшить свою ответственность или возложить ее на кого бы то ни было другого. Нет!Я глубоко сознавал и глубоко сознаю огромную меру моей невольной вины перед русским народом, перед крестьянами и рабочими. Я сказал невольной вины, потому что вольной вины за мной нет.
Когда случился ваш переворот, я пошел против вас. Вот роковая ошибка, вот роковое заблуждение! Один ли я был в этом положении ? И почему случилась эта ошибка ? Скажу вам, был случай, может быть, заурядный случай, но этот случай сразу оттолкнул меня от вас. Да, я поборол потом в себе его, и я никогда не мстил за него, никогда в моей борьбе с вами он не играл роли, но вы поймете меня, когда я скажу, что он оттолкнул меня от вас, что он сразу вырыл пропасть. Случай этот был такой. У меня была сестра, старшая сестра; она замужем была за офицером. Это был тот единственный офицер Петроградского гарнизона, который 9января 1905 года отказался стрелять в рабочих. Помните, когда рабочие шли к Зимнему дворцу? Так вот это был единственный офицер, который отказался исполнить приказ. Это был муж моей сестры. Вы его расстреляли в первый же день, потом вы расстреляли и ее. Я говорю: никогда во время борьбы моей с вами я не помнил об этом и никогда не руководился местью за то личное и тяжкое, что пережил я тогда, но в первые дни это вырыло пропасть. Психологически было трудно подойти, переступить через эти трупы. И я пошел против вас...»
Спустя два месяца в савинковской газете «За Россию!», издававшейся в Варшаве, появилась крайне любопытная статья. Ее автор — один из видных членов «Союза защиты Родины и свободы» Пасманик. Как говорили в то время в Советском Союзе, злейший враг трудового народа, руки которого по локоть в крови рабочих и крестьян. И вот что он пишет: «Если он кого-нибудь обманывал, то лишь самого себя. Это мое глубокое убеждение, в этом разгадка савинковской трагедии, ибо, что бы ни говорили нынешние противники, мы присутствуем не при пошлом фарсе, а при тяжкой трагедии, прежде всего трагедии лжи. Теперь Савинков лжет, когда пишет в интимном письме из московской тюрьмы:
«Весной 1923 года для меня стало ясно, что с красными бороться нельзя, да и не нужно». Лжет, когда он в том же письме пишет: «Готового заранее решения я не имел». Когда он решил ехать в Россию, его решение было определенное: ехать и бороться с большевиками до последней капли крови, до последнего издыхания.
Его последнее свидание — с В.Л. Бурцевым накануне его отъезда. И тогда шла речь о борьбе, а в случае неудачи — о смерти как о символе борьбы с большевиками.
Врал ли Савинков на суде? Фактически — да. Ну хотя бы об истории расстрела его шурина. Да, фактически Савинков врал, но психологически он говорил под внушением элементарной идеи: «Яспасу свою жизнь для будущих дел».
Перед судом, чтобы сохранить в секрете основные этапы операции «Синдикат-2», Савинкову настоятельно рекомендовали придерживаться в своих показаниях той версии, которая была изложена в правительственном сообщении о его аресте. Он с радостью согласился, считая, что помощь следствию послужит лучшим доказательством чистосердечности его раскаяния. Он даже не задумывался о том, что своим поведением плюнул на могилы всех своих соратников. Ведь никто из них никогда бы не поверил, что Савинков будет на суде говорить: да, я по собственному желанию перешел границу СССР. Я разуверился в борьбе и решил капитулировать перед рабоче-крестьянской властью большевиков... Но даже это не помогло Савинкову. Когда судьи стали зачитывать обвинительный приговор, он пытался сохранить спокойствие. Но было видно, как тяжело ему это дается.
«Именем Союза Советских Социалистических Республик Верховный суд СССР по Военной коллегии в составе председательствующего Ульриха В.В., членов Камерона П.А. и Кушнирюка Г.Г., при секретаре Маршаке, в открытом судебном заседании 27, 28 и 29 августа 1924 года, в г. Москве, заслушав и рассмотрев дело по обвинению Савинкова Бориса Викторовича, 45лет, сына чиновни-
ка, с незаконченным высшим образованием, при Советской власти не судившегося, бывшего члена Боевой организации партии эсеров, а впоследствии руководителя и организатора контрреволюционных, шпионских и бандитских организаций, в преступлениях, предусмотренных ст. 58 ч. I, 59, 64, 66 ч. I, 70 и 76 ч. 1 Уголовного кодекса РСФСР, нашел судебным следствием установленным, что Борис Савинков:
1. С момента февральского переворота до Октябрьской революции принадлежал к партии с.-р. и, разделяя программу монархиста генерала Корнилова, будучи комиссаром при командующем Юго- Западным фронтом, военным министром в кабинете Керенского, членом совета Союза казачьих войск, активно и упорно противодействовал переходу земли, фабрик и всей полноты власти в руки рабочих и крестьян, призывая подавлять их борьбу самыми жестокими мерами и приказывая расстреливать солдат, не желавших вести войну за интересы империалистической буржуазии.
2. После перехода власти в руки трудящихся пытался в Петрограде поднять казачьи полки для свержения рабоче-крестьянской власти и после неудач бежал в ставку Керенского, где совместно с
