могу повторить попытку. Семь дней, и не раньше!
– Я рад, что тебя не убили, – сказал Кончак.
Говорил ли он правду? Почему бы и нет.
Впрочем, не знаю.
Сытые кони быстро несли киевскую дружину к месту боя. Перед воинами Святослава Киевского и Рюрика Ростиславича споро шли мохнатые низкорослые лошадки черных клобуков. Хан Кунтувдый посвистом подгонял коня, стремясь поскорее достичь желанной цели.
Наконец! Коварный Кончак, которому так долго удавалось уходить из, казалось бы, совершенно безвыходных ситуаций, сам шел в расставленную ему западню. Никто не знал, откуда князь Святослав получил информацию о готовящемся вторжении половцев, но высланная вперед разведка сумела разглядеть медленно тянущееся берегом Хорола темное пятно вражеского войска. Черным клобукам уже было обещано, что ханская ставка достанется им. И Кунтувдый позволил себе помечтать, как он встретит плененного Кончака.
Довольно ухмылялся в меховой воротник красного княжеского плаща и Владимир Переяславский. Следопыты сумели разыскать пропавшие вежи лукоморцев, оказавшиеся во владениях Кончака. Хан, из-под носа переяславской дружины уведший законную добычу, должен был получить заслуженную кару, и князь Владимир рассчитывал на этот раз славно наполнить свою казну и калиты дружинников.
Легкая поземка осторожно цеплялась за ноги боевых коней киевского войска. Переходы занимали весь световой день, князья Святослав и Рюрик опасались, что половцы будут предупреждены об ударе и успеют приготовиться к его отражению. Вплотную за черными клобуками и киевскими дружинниками неслись сани, в которых, заботливо укрытые холстинами от непогоды, позванивали на крутых поворотах кольчуги и панцири. Еще дальше поднимали снежную пыль запасные кони, чутко прислушивавшиеся к посвисту и ударам бичей молодых погонщиков.
Крестьяне деревень, стоявших на возвышенностях у дорог, ведущих в Половецкую степь, недоуменно провожали взглядом с залитых по осени и обледенелых земляных валов черного червя большого войска, вышедшего в путь в неурочное время. Зимой не воевали; зимой собирались с силами для задуманного выяснения отношений.
Быстрее всех оказались разведчики, отправленные вперед ханом Кунтувдыем. Именно они разыскали лагерь Кончака и, терпеливо вылежав в мокром снегу несколько часов, прикинули на глаз численность половецкого войска. На обратном пути они могли греться только теплом собственного коня, и Кунтувдый расстроился, увидев своих людей в самом жалком состоянии, с побледневшими от холода и сморщенными от влаги лицами, в провонявшей конским потом одежде со свалявшимся мехом.
Но дело свое соглядатаи выполнили честно. На схеме, вычерченной одним из них прутиком по снегу, был ясно виден и берег Хорола, и половецкие вежи, и огромные осадные машины немного поодаль.
И князь Святослав Киевский, простудившийся по дороге и от этого особо несчастный, слабым охрипшим голосом отдал приказ наступать. Подмерзшие на февральском ветру доспехи воины натягивали прямо на походную одежду, и вскоре черные клобуки уже вытянулись редкой цепочкой, словно загонщики, теснящие хищного зверя к подтаявшему льду реки.
Поверху, отдельно от них, рванулась переяславская дружина. Половцы будут зажаты в клещи, и сомкнувшиеся берендеи и переяславцы должны раздавить противника, не дав Кончаку малейшего шанса на успех или хотя бы на бегство.
Лес у Хорола неожиданно для половецких дозоров огласился воинственными криками и звуками боевых труб, направлявших киевских воинов к месту схватки.
– Прозевали… – тихо сказал Кончак, тщательно застегивая ремни на пластинчатом доспехе, одетом для пущей надежности поверх легкой кольчуги, закрывавшей тело хана до колен.
У ханской юрты собирались младшие ханы и солтаны. Их настроение было далеко от праздничного, однако паники не было. Половцы шли на бой, просто его начало оказалось неожиданно скорым.
Кончак вышел из юрты, сел на коня и огляделся. Воевать было крайне неудобно, и хан мысленно выругал себя за неудачно выбранное место для лагеря. Конечно, стоянка была достаточно удобной, а врага в этом месте никто не ожидал. Но получилось так, что киевское войско шло верхом, оставляя половцам мало места для боя и заставляя Кончака маневрировать на узкой полосе между берегом Хорола и возвышенностями, поросшими лесом, через который половецкие кони уже не пройдут.
Основная схватка завязалась у пороков. Черных клобуков, вырвавшихся на открытое место у пригорка, где они стояли, встретили стрелы, выпущенные прислугой осадных машин. Послышались первые стоны, и февральский снег окрасился красной капелью. Пятна крови пластались по ледяной корке, свертываясь на ветру, и следующий ряд клобуков повел лошадей по трупам своих неудачливых товарищей. Обычно пугливые кони были специально приучены не отворачивать от препятствий, и раненых вбили копытами в затвердевшую за зиму землю.
Со скрипом и грохотом заработали катапульты, выбросившие в воздух множество камней и ледяных глыб; всего, что смогли найти половцы рядом с осадными машинами. После первого выстрела завизжали движущиеся части баллист, и огромные ложки опустились за новой порцией смертоносного материала. Глухо вздохнув, лопнул канат на одной из машин, и, затрещав, рухнула под истошную ругань инженера Инанча вертикальная перекладина, едва не придавив под собой двух зазевавшихся половцев. Но остальные баллисты исправно сработали, метнув в черных клобуков новые снаряды.
Камни и ледяные куски летели хаотично, без прицела, но многие из них находили себе жертву. Валились в снег люди и кони, кричали раненые и покалеченные, но прислуга осадных машин столкнулась еще с одной опасностью.
Со стороны елового леса, выходившего прямо на высоту, где стояли баллисты, вырвалась дружина Владимира Переяславского. Переколов копьями бросившихся им навстречу немногочисленных смельчаков, дружинники выхватили мечи и принялись рубить все, что попадалось под руку: людей, осадные машины, метавшихся в испуге коней. Последнее не должно показаться особо жестоким и бессмысленным; взбесившиеся животные могли расстроить боевые порядки переяславской дружины и помочь попавшим под удар с фланга половцам.
Но оказалось, что Владимир Переяславский переоценил свои силы. Буквально в то же мгновение, когда его дружинники ворвались на пригорок, следом подоспело подкрепление, присланное Кончаком. Вот тогда-то переяславцы пожалели об отброшенных раньше времени копьях, которые так помогали в бою против конного противника. Половцы без особых усилий выбивали из седел дружинников князя Владимира, не подпуская их на расстояние ближнего боя.
Сражение затягивалось, и степнякам удалось удержать за собой вершину холма. Воспользовавшись этим, Кончак приказал вывезти из-под удара осадные машины. В тяжелые сани впрягали не волов, привычных к тяжести, а медлительных вьючных лошадей, заранее освобожденных от груза. Через недолгое время на холме осталась только поврежденная машина, которой Кончак решил пожертвовать.
Все время боя рядом с Кончаком находились Ольстин Олексич и араб Абдул Аль-Хазред. Хан запретил им отлучаться, и черниговский боярин гадал, какие мысли вертелись в голове у хана, когда он повелел это.
– Как думаешь, боярин, – сказал Кончак, – когда ударят их главные силы? И главное, где?
– Ты думаешь, это еще не все, хан?
В свой вопрос Ольстин Олексич постарался вложить максимум возможного недоверия.
– Конечно. Это ведь не случайность. Удар был тщательно подготовлен. Где же киевская дружина? Все поросло лесом, попробуй догадайся, куда ее спрятали…
– Она там. – Аль-Хазред протянул правую руку в направлении занесенного снегом перелеска.
– Откуда знаешь? – прищурился Кончак, безуспешно пытаясь хоть что-либо разглядеть за белой стеной. – Опять колдовство?
– Я бы поставил войска там, – ответил Аль-Хазред, и словно в доказательство его правоты со стороны перелеска вырвались конные отряды Святослава и Рюрика.
– Полководец, – оценил Кончак, разглядывая киевских дружинников.
Затем хан осведомился, далеко ли удалось отвезти осадные машины.
– Говорят, – заявил Кончак, снова оборачиваясь к Ольстину Олексичу, – что воин, избегающий сражения, – трус. Но меня почему-то больше устраивает быть живым трусом, чем мертвым ханом. Отчего бы
