пуля, отделявшая к тому же в колбаске основной заряд от затравки. Сама обертка использовалась в качестве пыжа. Вынув из подствольного желобка шомполок, девушка прочистила стволы, засыпала порох, подсыпала затравку на полки, вложила пыжи и забила пули. Проделывала она все эти манипуляции автоматически, при этом то ли беседуя с княжной, то ли просто рассуждая вслух.
– Не горюй, Настенька, дверь тут – прям как ворота в крепости, тараном не прошибешь! Продержимся, сколько надо! Наши уже наверняка где-то рядом, подходы ищут. Это осиное гнездо они, конечно, одним махом раздавили бы. Но мы же порядок да единство в государстве укреплять, а не нарушать должны, поэтому в открытый бой с опричниками ввязываться не можем (Катька, как и все лешие московского отряда, получила четкие и категорические указания на этот счет и теперь просто повторяла слова, услышанные на инструктаже). Значит, чтобы сюда проникнуть, только припугнуть кромешников можно хорошенько, ибо они-то и знать не знают, и ведать не ведают, что нам их, гадов, в открытую давить запрещено… Ну вот, и пистоль готова. Теперь потуши-ка все светильнички, кроме вот этого, в уголке который, а я окошко открою осторожненько да посмотрю, что снаружи происходит.
Когда горница, до этого ярко освещенная дюжиной масляных светильников, погрузилась в полумрак, Катька распахнула слюдяное оконце, откинула ставень. В обширном басмановском дворе не происходило ничего необычного: лениво перекликались несколько голосов, скрипел колодезь, время от времени фыркали и коротко ржали кони в конюшне. За высоким частоколом, окружавшим двор, также не было заметно никакого движения. Несмотря на это, Катька, твердо уверенная, что подмога где-то рядом, достала из специальной петельки на поясном ремне особый свисток, и из окна горницы, с самой почти верхушки терема, зазвучала в летней ночи безобидная и негромкая птичья трель. Она была похожа на голоса сразу нескольких городских пичуг, и невнимательный слушатель вряд ли бы заподозрил что-то неладное. Тем не менее птицы, издававшей звуки в такой комбинации, в природе не существовало. Для того и был придуман хитрый сигнал, чтобы только опытное ухо сразу смогло отличить его от простого щебетания. Трель звучала особым темпом: продолжительная – короткая – продолжительная, что означало: «прошу ко мне подойти»! Катька специально подавала этот спокойный рабочий сигнал, а не тревожный «все на помощь!», чтобы одновременно дать знать о своем местонахождении и успокоить бойцов, возможно, готовых, позабыв о наставлениях касательно невозможности открытого боя, рвануть ей на выручку, круша все на своем пути.
Продолжительная – короткая – продолжительная, «прошу ко мне подойти»! Голова у Катьки время от времени кружилась от слабости, и страх начинал шевелиться в самой глубине сердца. Где же подмога? Что ж они медлят? Доскакал ли гонец, не попал ли в беду по дороге, как те, что на рынке и в доме у князя Юрия? Но она не поддавалась страху, только крепче стискивала рукоять пистоля и продолжала выводить спокойную трель, похожую на свист маленькой беззаботной пичуги.
Два десятка леших под командой Дымка широкой рысью за каких-нибудь полчаса достигли своей старой, ныне пустой, как и все другие, заставы, расположенной в четверти версты от двора Басмановых. Там лешие быстро спешились у коновязи, построились в боевую колонну. Трое бойцов, взяв мушкеты на изготовку, засели за вновь расставленными рогатками, взяв заставу с лошадьми под охрану и оборону. Дымок, привычно окидывая быстрым цепким взглядом амуницию и вооружение выстроившихся перед ним десятков, лаконично и четко поставил задачу на предстоящие действия.
– Идем плотным строем, в открытую, напролом. Я двигаюсь головным, стучу в ворота, отвлекаю или валю часового. Особники в это время преодолевают частокол и открывают ворота, – он повернул голову к двоим бойцам особой сотни, которые по приказу Кирилла отправились за ними вслед для усиления и догнали их перед самой заставой.
Особники понимающе кивнули. Они были одеты в абсолютно черные облегающие штаны и куртки для ночного боя, и, кроме привычных беретов соответствующего цвета, на головах их были натянуты также черные личины, или, по-иноземному, – маски с прорезями для рта и глаз, сейчас закатанные на лоб. Лешие между собой называли эти одежды, делавшие их плохо видимыми в темноте, «чертовой кожей».
– Ставку делаем на неожиданность и наглость, – продолжил Дымок. – Препятствующих движению валим, по возможности – не насмерть. Работаем в основном прикладами мушкетов, руками и ногами. Без моей команды не стрелять, клинки не обнажать, строй не ломать, в том числе – внутри дома. Держимся плотно, плечо к плечу. Замыкающими идут оба десятника, отвечают за тыл. Добираемся до хозяев, я с ними беседую, вызволяем девушек – живых или мертвых (его голос едва заметно дрогнул на этих словах), и тем же порядком прорываемся к лошадям. Вопросы?
– Командир, разреши, мы с товарищем произведем разведку, обежим двор, оглядим дом, чтобы не влететь в западню, – предложил старший из особников, Лось.
– Отставить, – быстро ответил Дымок. – Времени нет, дорога каждая минута. Они нас не ждут, таких сил, чтобы одолеть два наших десятка, им в одночасье не собрать. В крайнем случае прорвемся огненным боем через любой заслон.
– Тогда разреши после того, как ворота откроем, все же двор обежать. Катерина, если жива, должна свое местонахождение обязательно обозначить! Потом вас в доме догоним, сведения дадим!
– Разрешаю! – задумавшись на мгновенье, бросил Дымок. – Отряд, за мной!
Привычным бесшумным бегом, хотя по замыслу можно было бы и пошуметь, лешие ринулись к воротам проклятой басмановской усадьбы, сохраняя во время стремительного своего движения идеально ровный и плотный строй.
Когда отряд приблизился к ограде, особники, разделившись, с разбегу взлетели на частокол по обе стороны от наглухо запертых массивных ворот и, уцепившись за верхушки кольев, перевалились за забор, словно растаяв в черноте тихой летней ночи. Дымок вынул из висевших за спиной ножен саблю, забарабанил ее рукоятью в калитку ворот, завопил громким пьяным голосом:
– Эй, скотина, ты заснул там, что ли?! Отворяй немедля, мать-перемать!
Распахнулось зарешеченное смотровое оконце на калитке, и на леших воззрились выпученные глаза привратника. Дымок мгновенно нанес сквозь решетку несильный колющий удар саблей ему в лицо. Такой удар не смертелен, но обычно валит противника с ног, отключая сознание. Опричник мешком осел на землю, и спрыгнувшим с частокола особникам даже не пришлось больше с ним возиться. Они тут же занялись воротами, вынули поперечный брус, отперли засовы, отворили тяжеленные створки. Боевая колонна леших устремилась к высокому крыльцу боярского дома, а две черные тени бесшумно и незаметно понеслись вдоль частокола, вокруг двора в разные стороны, огибая басмановские владения навстречу друг другу. Задача разведчиков облегчалась тем обстоятельством, что все находившиеся во дворе обалдело уставились на отряд, нагло врывающийся во двор их всесильных хозяев, и поэтому не обращали внимания на происходящее у них буквально под самым носом.
Лось скользил в тени надворных построек, то припадая к земле, то прижимаясь к стенам сараев и конюшен, непрерывно ощупывал взглядом и двор, и фасад дома, и до предела напрягал слух, чтобы на фоне других разнообразных звуков различить условный сигнал. Поскольку он примерно знал, что должен услышать, то, преодолев уже четверть пути, заворачивая за угол дома, особник уловил и мгновенно узнал, испытав невероятную радость, трель несуществующей пичуги, доносившуюся из едва освещенного окна высокого терема. Распластавшись под какой-то телегой, Лось достал из петельки на поясном ремне свисток и голосом той же лжепичуги ответил: «Вас понял, вас понял! Иду к вам, иду к вам!»
Через несколько минут справа из темноты пискнула еще одна пичуга, и к Лосю присоединился его товарищ, обегавший двор усадьбы с противоположной стороны. Лось короткими жестами отдал ему приказ оставаться внизу в прикрытии, а сам, стремительным броском достигнув стены дома, принялся карабкаться по ней, почти невидимый на фоне темных бревен, к окошку терема, из которого доносился сигнал. Он легко преодолевал опасный подъем, давным-давно привыкнув вот так же взбираться по стволам вековых северных сосен и по отвесным мокрым прибрежным утесам Студеного Русского моря. Наконец, ухватившись за наличник, он рывком забросил свое послушное тренированное тело в узкий проем оконца, едва не сбив с ног Катьку, которая кошачьим зрением сразу же разглядела в полумраке то, что она и ожидала увидеть: характерные очертания родного черного берета и силуэт особника в хорошо знакомой «чертовой коже» и маске, и бросилась было ему навстречу, но все же вовремя отпрянула в сторону, освобождая траекторию для прыжка.
Княжна, которую Катька не догадалась предупредить о вероятном внешнем облике идущих к ним на выручку леших, при виде внезапно влетевшего в окно черного существа без лица сдавленно вскрикнула и,
