столярами, еще менее склонными к манкированию своими обязанностями, чем французские сапожники. – Взгляните!..
Вера, опасливо вытянув шею, осторожно заглянула за его плечо и увидела нечто серое, мирно возлежащее на ворохе стружек. Стенки ящика оказались настолько изгрызенными, как будто над ними поработало целое семейство мышей или один небольшой бобер.
Девушка почему-то вспомнила, как в «глубоком детстве» один мальчик, в которого она была тайно влюблена, подарил ей большой коробок из-под каких-то импортных спичек (для разжигания каминов, что ли) с заточённым в нем крупным жуком-носорогом. Жук наотрез отказывался от всех видов пищи, даже самой лакомой на взгляд маленькой Веры, зато, не жалея лап, с неутомимостью графа Монте-Кристо днями и ночами скребся изнутри в плотный заморский картон, мало-помалу превращая тот в тонкую стружку… Помнится, «объект воздыханий» неосторожно посоветовал заколоть строптивца булавкой, за что тут же приобрел статус главного врага, в котором и пребывал до самого выпускного класса. А жук сразу же был выпущен на свободу и степенно удалился куда-то, ковыляя на четырех уцелевших лапах из шести…
– Даже не знаю, как буду перед Татьяной Михайловной оправдываться, – посетовал Евгений, осторожно выуживая из разгрызенного ящика… серо-черный, блестящий на изломе камень с острыми краями, немного смахивающий на рубило доисторического человека. – Узнаете?
– Н-н-нет…
– А так? – приложенный к голове статуи, осколок точно вошел в выбоину, почти слившись по цвету с остальной поверхностью.
На Веру злобно смотрела оскаленная мордочка настоящего демона из ночных кошмаров…
– И все равно в это невозможно поверить…
– Хорошо, – с некоторым раздражением заявил Евгений. – Приходите ко мне после двенадцати и сами услышите, как он скребется в ящике! Да мне уши приходится ватой затыкать, чтобы уснуть… Приходите, приходите!..
Он осекся, поняв всю двусмысленность своего предложения, и замолчал, не глядя на девушку и рисуя подушечкой пальца по столу какие-то замысловатые узоры.
– Я верю, верю… – мягко положила ему на сгиб локтя свою ладошку Вера. – Стараюсь поверить… Неужели все это сотворил этот самый Виллендорф? Как ему это удалось?
– Потому что он был Гений, – поднял на девушку серые глаза Женя. – Он был настоящим гением ваяния, непревзойденным ни до, ни после. Микеланджело по сравнению с ним – сосунок, жалкий ремесленник! Уж поверьте мне на слово.
– Почему же тогда о нем никому, кроме профессионалов, не известно?
– Не знаю… А почему вы так уверенно говорите? Вы что-то слышали о фон Виллендорфе?
– Так, кое-что…
– А к примеру?
– А к примеру, – терпеливо продолжила журналистка, – то, что в музеях мира нет его работ. Почти нет. Так – одна-две. Хотя еще совсем недавно было больше.
– То есть как?
– В конце прошлого – начале нынешнего года украдено две скульптуры фон Виллендорфа. Одна – статуя богини Правосудия похищена из частного музея в Люцерне, Швейцария, вторая – неизвестно что изображающая – из коллекции миллионера Джона Равковича в Чикаго. Это я узнала из Интернета.
– А почему об этом не стало широко известно?
– Не знаю… – Теперь черед пожимать плечами пришел девушке. – Вероятно, потому что он мало известен широкой публике. Разве будут средства массовой информации тиражировать сообщение о краже картины какого-нибудь Сидорова из урюпинского музея?
– Резонно… Но вы сказали про Интернет. Вы заинтересовались Виллендорфом еще в Москве?
– Нет, уже здесь.
– Тогда…
– Да, я подключаюсь к Сети через ноутбук. Оттуда же я, кстати, скачала биографию скульптора. Правда, на английском языке… И еще несколько статей зарубежных искусствоведов. Откуда следует, что скульптор был широко известен в Европе до Второй мировой войны. Но его работы целенаправленно вывозились немцами с оккупированных Германией территорий, а также из стран-сателлитов, и впоследствии следы их затерялись. Поэтому интерес к Виллендорфу сам собой сошел на нет… Согласитесь, что странно исследовать творчество скульптора, который оставил миру только две-три работы!
– А эти?
– А эти оказались за Железным Занавесом, поэтому как бы исчезли для остального мира. Как и многое другое. К тому же в Советском Союзе никакого интереса к немецкому скульптору, насколько мне известно, не проявлялось. Не так ли?
– Это верно…
– А с потерей Восточной Пруссии интерес к Виллендорфу угас и в Германии. Там очень силен узкотерриториальный патриотизм. Вряд ли баварец будет очень уж восхищаться художником, если узнает, что тот родился в Саксонии. К тому же этот скульптор, по слухам, очень нравился Гитлеру. Одна из статуй работы Виллендорфа украшала его подземный бункер до самого конца.
– Даже так?
– Я нашла утверждение одного искусствоведа из США – правда, базирующееся на непроверенных слухах, – что Виллендорф и фюрер были знакомы лично.
– Не может быть!
– Я же говорю: слухи. Но все же скульптор скончался в тысяча девятьсот тринадцатом году, когда Гитлеру было больше двадцати. А его тяга к изобразительному искусству общеизвестна… Мог добраться и до Восточной Пруссии, чтобы повидаться со своим кумиром.
– Как я вам завидую, – совершенно искренне произнес Евгений. – А мне вот, чтобы мельком прочесть биографию Виллендорфа в чуть большем объеме, чем она дается в словаре, пришлось лезть через забор, поранить руку, битый час беседовать с этим полусумасшедшим Прохоровым, встретить вас…
– Так вы за этим явились на «Красный литейщик»?
– Конечно! Нет, не для того, чтобы встретить вас… или… – Женя сник и потупился.
– Вы этим расстроены? – полушутя-полусерьезно спросила его Вера. Она привыкла к вниманию мужчин, к тому же чувствовала, что нескладный искусствовед ей более чем симпатичен. – Я могу уйти…
– Что вы! Конечно же нет… То есть… Да я еще раз полез бы туда, рад был бы руку сломать, не то что поранить… Лишь бы снова встретить вас.
– Зачем? Я и так здесь. Хотя… – девушка глянула на свои часики и ахнула: – Уже двенадцатый час! Я с ума сошла! Спокойной ночи, Женя…
– Спокойной… – тоже поднялся на ноги Князев, мучительно краснея при этом. – А вы не могли бы… дать мне номер вашего телефона?
– Зачем? Я ведь тут, рядом… Через коридор.
– Н-ну… Мало ли что…
– Да мне не жалко. Записывайте: восемь, девятьсот…
– Сейчас, я только блокнот достану… – Евгений вытащил из нагрудного кармана записную книжку, раскрыл и… На пол спланировал белый листок.
Оба молодых человека ринулись его поднимать и чувствительно стукнулись лбами. Но первой успела Вера.
– Ой! Что это? – Она держала перед собой свой незаконченный портрет, потирая свободной рукой лоб. – Это же я…
– Отдайте сейчас же! – потребовал мужчина, тоже прикасаясь ко лбу. – Это так, ерунда… Я ручку расписывал! – нашелся он.
– Почему же ерунда? Так хорошо меня еще никогда не рисовали… Но если хотите… Держите!
Он протянул руку за листком, они соприкоснулись сначала пальцами, потом взглядами…
Вера снова лежала без сна и тихо улыбалась во сне.
Какой он все-таки милый, этот нескладный и стеснительный молодой человек, сопящий сейчас, наверное, за двумя дверьми и коридором. Нескладный не в смысле внешности. Здесь у него все в порядке…
