молотобойца каменную спину. – И вывести их из строя можно лишь разрушив. Но и это не конец, уверяю вас…
– Значит, если сейчас погаснет свет…
– Совершенно верно, господин э-э-э…
– Без чинов, профессор. Что же нам делать в этом случае?
– Увы, – бригаденфюреру показалось, что профессор смеется над ним. – Скорее всего, только умереть. К сожалению, правила «свой-чужой» здесь не действуют. Мы работаем над этим, но…
– Чего же вы молчали? Значит, в любой момент…
– Это лишь в том случае, если свет погаснет. Смею вас уверить, что подобное просто-напросто невозможно. Осветительные приборы в этом помещении и вообще на всем уровне питаются вовсе не из городской сети. Даже если сейчас линия, снабжающая электроэнергией весь объект, будет оборвана, у нас останется достаточно времени, чтобы покинуть это место. Аварийный генератор, находящийся через несколько помещений отсюда, будет заменять внешний источник ровно столько, сколько потребуется, чтобы устранить неисправность.
– Вы меня успокоили… – перевел дух Бернике.
Мужчина не из трусливых, не раз доказавший свое мужество и на поле боя, и в неустанной борьбе с врагами Рейха, он не хотел закончить свои дни в клешнях каменного урода. К тому же, по иронии судьбы, практически им и созданного. Лавры Франкенштейна его никогда не прельщали.
– Итак, я хотел бы посмотреть хотя бы парочку каменных солдат в действии. У вас все готово?
– Да, три каменных солдата уже на арене. Прошу вас проследовать за мной…
И в этот момент матовые плафоны под потолком мигнули и потускнели.
У всех присутствующих екнуло сердце, но сбой напряжения уже миновал, и лампы снова как ни в чем не бывало сияли, озаряя все под собой неживым ртутным светом.
– Видите, – пробормотал профессор, в одно мгновение утративший весь свой апломб, нервно вытирая скомканным платочком пот, струящийся по лбу. – Все в полном порядке…
– Мистер Дженкинс!..
Майор королевских ВВС Уильям Дженкинс поднял налитые свинцом веки и уставился на плавающую в дымке тусклую лампу, забранную проволочной сеткой. Постепенно оживали другие чувства.
Уши ощутили низкий гул четырех мощных «мерлинов»,[45] работающих в унисон и со временем становящихся еще менее заметными для привычного уха, чем тиканье часов в ночной тишине. Тело почувствовало медленную, выматывающую вибрацию, которой была пропитана вся махина, несущаяся со скоростью триста узлов на высоте четырех с лишним миль над взбаламученной штормом поверхностью моря. Обоняние иного непривычного человека было бы травмировано совокупным ароматом семи здоровых мужчин, облаченных в не самую легкую на свете одежду, которая давала возможность переносить арктический холод заоблачной высоты, да еще «обогащенным» запахами авиационного бензина, несвежего бекона и, наоборот, свежего перегара и… сигарного табака.
– О'Брайен, – разлепил командир пересохшие губы. – Если второй пилот не затушит сию же минуту свою проклятую сигару и не спрячет ее так, чтобы и грана этой проклятой никотиновой вони не висело в воздухе…
– Куда, мастер? – послышался из кабины, отделенной от клетушки, где отдыхал майор, лишь тонкой алюминиевой стенкой, сплошь оклеенной полураздетыми блондиночками, веселый голос лейтенанта Фаррэла.
– В… – ни на секунду не затруднился майор с точным адресом, тут же встреченным радостным гоготом полудюжины молодых здоровых глоток. – Не то я отправлю его вниз вместе с нашим «таллбоем»,[46] – закончил он, снова смеживая веки.
Как всегда, последним пробудился вкус. Дженкинс ощутил во рту некое подобие королевских конюшен после традиционного весеннего дерби. Пренеприятнейшее, нужно сказать, ощущение. «Чтобы я еще раз набрался перед боевым вылетом… Да еще в компании с этими проклятыми янки… Что за мерзость они пьют вместо виски?»
– Что тебе, О'Брайен?
– Если вы забыли, господин майор, – скривил тонкие аристократические губы в язвительной улыбке штурман-бомбардир, – то эскадрилья ложится на боевой курс. Через двадцать пять минут под нами будут наци.
– Спасибо, что напомнили, капитан, – сухо ответил Дженкинс, принимая вертикальное положение и пытаясь вытерпеть присутствие в мозгу доброй сотни веселых ирландцев, отплясывающих яростную джигу. – Сержант Аткинс, обеспечьте связь с командиром основной группы.
Он снова был обычным майором Уильямом Дженкинсом, гордостью королевских ВВС, кавалером Креста Виктории[47] и многих других наград…
А еще через десять минут три самолета знаменитой 617-й эскадрильи отделились от основной группы и, синхронно накренившись, легли на иной курс, несколько в сторону от ощетинившегося сотнями зенитных орудий и прикрытого десятками истребителей города-крепости Кенигсберга. Сегодня им предстояло появиться там, где их совсем не ждали, и накрыть имеющуюся лишь на планшете Дженкинса цель всего тремя бомбами.
Тремя пятитонными «таллбоями»…
14
– Уф- ф, страсть какая… – Девушка никак не могла успокоиться и всю обратную дорогу висела на Жене, вцепившись в его рукав, словно клещ. – Да я теперь полгода уснуть не смогу…
Евгений бодрился, как мог, но и он чувствовал себя словно шестилетний малыш, в постель к которому заполз страшный паук… Нет, не паук, а огромная сороконожка! Скользкий бородавчатый слизень!.. Гремучая смесь омерзения и какого-то инфернального ужаса переполняла его и против воли заставляла возвращаться и возвращаться мыслями к увиденному…
Существует притча или даже, может быть, быль о том, что когда-то один богатей-сумасброд заказал Леонардо да Винчи, тогда уже признанному мастеру, изображение самого ужасного страшилища, на которое только способна человеческая фантазия. Может быть, он просто хотел посмеяться над гением, подарившим миру великолепные по красоте полотна. Может быть, просто был извращенцем. Но художник не отказался, взял аванс и целый год изучал самых омерзительных тварей, которых только могла предоставить ему щедрая итальянская природа: жаб, червей, пауков, ящериц на суше, а также осьминогов, крабов и прочую морскую живность, как известно, либо восхитительно красивую, либо… И по прошествии срока представил заказчику свой шедевр. И молва утверждает, что, когда маэстро сдернул с готовой картины покрывало, нувориш вмиг поседел…
Выдумка это или нет, но Евгений чувствовал, что в его шевелюре тоже появилось несколько седых волосков в тот момент, когда милиционер с видом живописца, демонстрирующего знатокам свое выдающееся произведение, осветил лучом фонарика бесформенное нагромождение каких-то маслянисто поблескивающих, антрацитово-черных деталей. Только на первый взгляд бесформенное.
А уже на второй, третий и все последующие – из мешанины явно технологических стержней, цилиндров, изломанных плоскостей, разительно контрастирующих с телесно-округлыми, напоминающими скорее органы какого-то живого существа деталями, выступили очертания чего-то предельно хищного, нацеленного на убийство. Чего стоили одни могучие клешни, способные разорвать быка, но, благодаря множеству хитрых сочленений, вероятно, чрезвычайно подвижные. Или острые зазубренные шипы, покрывающие ту часть тела неведомого страшилища, которая, скорее всего, была передней. Либо казалась передней… Наверное, таким образом выглядел бы танк, если бы его создатели ничего не знали об огнестрельном оружии. Да и о колесах и гусеницах заодно… Этакая боевая машина цивилизации разумных членистоногих. Князев вспомнил «Звездный десант» так любимого им Хайнлайна и сглотнул: нелегко, должно быть, пришлось космическим рейнджерам, если таинственные «багсы» хотя бы частично напоминали эту мертвую машину…
– А все… машины… походили на… это?.. – задыхаясь от быстрой ходьбы, спросила Вера.
– Да вы что? – Лица Романа в темноте не было видно, но Женя подумал, что тот непременно, по своему
