За полверсты до их с Чулкой привала вдруг остановился как вкопанный. След! И не звериный! То след человека! Склеринга! Вот же – отпечаток! Мокасины, не иначе!
Сивел сбросил с плеч олешку, ринулся напролом сквозь заросли – к шалашу.
…На поляне слабо дымил разоренный костер. Бесформенной кучей валялся порушенный шалаш. Чулка исчезла.
Сивел заметался, отыскивая следы нападения, и, видя их, приходил еще в большую ярость.
* * *
Солнце садилось, сумрак наползал в низины. Сивел спешно, пока еще хоть чуть светло, изучал следы, определяя направление и число похитителей. Злоба душила. Голова шла кругом.
Стемнело…
Нет, ждать рассвета нечего. Тут хозяйничал всего-то один склерингов, судя по следам. Да будь их хоть полдюжины! Если нагонит, мало не покажется! Гризли он или не Гризли!.. Луна нынче полная, круглая. След, Сивка, след!
Он шел по следу всю ночь, разгорячился. Но под утро пробил озноб. Утро туманное, утро сырое. Трава поднялась, освеженная росой. Надо торопиться, иначе можно потерять след… Только он о том подумал, как ветерок принес запах дыма. Откуда? Оттуда, оттуда! Вон за тем пригорком –
Сердце заколотилось пуще прежнего, хотя вроде пуще и некуда. Сивел пал на траву и пополз вверх по пригорку. Достиг вершины. Осторожно выглянул.
В низине курилось не менее двух десятков костров. И не менее двух десятков типи было там – лишь в поле зрения. А сколько всего в племени? Сотня? Две? Три?
Да хоть тьма!
Сивел вдруг ощутил странное спокойствие. Что думать? Одному против тьмы воевать невозможно. Значит?.. Значит, не воевать. А как тогда? А явится-ка он прямо в селение. Может быть, не самый худший из планов!
С твердой решимостью в груди, с окаменевшим лицом Сивел выпрямился и не скрываясь пошел вниз по склону. Приметил типи, которое выше остальных и перьями украшено. Здешний вождь там, не иначе. Вот туда и правил.
Собаки с остервенелым лаем бросились на пришельца, он пару раз отмахнулся топором. Визг, скулеж и отступление. Эх, так бы и со склерингами, как с собаками!
Склеринги поспешили схватиться за оружие. И уже с десяток полуобнаженных воинов щетинились копьями, ладили стрелы на тетивы луков.
Однако никто не коснулся его оружием, пока шел. У входа в типи вождя столпились старейшины. Лица хранили видимое спокойствие, но напряженное ожидание читалось.
Сопровождаемый уже толпой воинов, в ограде из копий и стрел, Сивел остановился в трех шагах от типи. Поднял руку в приветствии. Оружие бросил рядом.
Полог типи колыхнулся. Появился вождь. Да, вождь. Очень стар. Головной убор из перьев струился по спине и заканчивался у самой земли.
– Вождь! – рыкнул Сивел, не особенно заботясь о вежливости. Но все же поправился: – М-м… Великий вождь!.. Великий вождь неизвестного мне народа! Я пришел требовать наказания твоего воина за грабеж среди дня. Отдай мне жену мою Чулку. И я уйду с миром.
Старейшины переглянулись, и тут только Сивел сообразил, что понять его никто не может. Он стал показывать жестами, надеясь, что был выразителен.
Вождь повел рукой в сторону костра. Сесть, что ли, приглашает? Ну, сядем. Долго рассиживаться Сивел не собирается, но присесть, потолковать накоротке… Что ж.
Вождь сел напротив. Раскурил трубку. Подал Сивелу. Тот глубоко затянулся. Передал обратно – вождю. Уже хорошо. Трубка – значит, мир. Но! На каких условиях? На каких все же условиях?
И кто их станет диктовать? После узнаете…
После чего – после?
А вот потрапезничаем вдоволь, еще покурим.
И решим…
Принесли увесистую птицу, запеченную в глине.
– Кичубар, – сказал морщинистый вождь, ткнув пальцем. – Кичубар.
Ну, кичубар так кичубар. Надо надеяться, сию птичку с красной висюлькой под клювом подают здесь в знак мира и дружбы, а не как то дурманящее зелье в племени Насыпных Холмов.
Потрапезничали. Еще покурили. Стемнело. Когда ж к делу?!
Ну к делу так к делу. Морщинистый вождь начертил на песке что-то такое. Вопросительно взглянул на Сивела – понял ли тот?
Сивел ни бельмеса не понял, но по инерции согласно закивал.
Вождь хмыкнул и встал. Ушел в темноту, не оглянувшись.
Как?! И это все?! А… А Чулка?! А… вообще?! Когда? Что?
Сивел посунулся было вослед вождю. Но тут ему заступили дорогу оружные склеринги. Копья в грудь не уткнули, но дали понять: нельзя, не надо. Вождь удалился на покой. И тебе, бледнолицый Гризли, пора… на покой. Ляжешь у костра, не замерзнешь.
Сивел счел за лучшее подчиниться. И то! Явился незваным – так что, ему отдельное типи выделят? Размечтался!
Он прилег у тлеющих углей. Грея бока, ворочался туда-сюда. Нет, не спится! Сел. Тупо уставился на гаснущий огонь. Потом перевел взгляд на каракули, выведенные в песке морщинистым вождем. От нечего делать решил понять, истолковать. А то кивать всякий способен, но вот понять…
И ведь понял! Понял ведь! Не сразу, не вдруг, не осенило. Но через полночи размышлений понял!
В общем, так. Похитителя вождь не одобряет. Нехорошо поступил, плохо поступил. Однако приказать просто так, за здорово живешь, вернуть добычу вождь не может, потому что это против обычая. Обычай же известен – добыча принадлежит добытчику. То, что добыча – женщина, мало что меняет. Похититель ведь не знал, не ведал, что она – чья-то. Решил – дикая… А коли оказалось, что не дикая, что у нее хозяин есть, то… пусть хозяин докажет, что он хозяин. Завтра. Завтра пусть и докажет. Ну, не среди ночи же! Спать, спать…
* * *
Утро. Утро начинается… с поединка.
Да что ж такое! Снова старая память! Было и было уже! С тем же Громким Вороном из племени массачузов!
Не старая память, напомнил себе Сивел, а повторение маневра.
Он был в центре круга, образованного гомонящими склерингами. В руках – дубина. Против него – верзила-горбун, приземистый и мощный.
А, ну понятно, почему ты, горбушка, польстился на женщину, тяжелую бременем. С такой-то рожей, как у тебя, небось, только рукоблудием и довольствуешься! Кто из женщин на тебя глянет без отвращения? Разве такая же горбатая, уродливая!
Вождь махнул рукой, и противники стали сближаться. Не ухайдакать бы горбуна ненароком. Вдруг у здешних обычаи посуровей, чем у массачузов.
Барабаны загремели ритмично, с нарастанием темпа. Горбун стал приплясывать на месте, влево- вправо, влево-вправо.
Сивел стоял, как стоял, весь внимание, изучая манеру горбуна.
Горбун сделал выпад, целя в левое плечо. Сивел легко отразил. Удар не разящий, а так, проверочный.
Горбун закружил вокруг Сивела, приплясывая и приплясывая. Игра на публику. Публика шумно поддерживала соплеменника.
Сивел уже понял, что противник не так страшен в поединке, как хотел показать. Волнение постепенно уступило место расчету и выдержке. Попляши, горбун, попляши. Скорей устанешь, выдохнешься.
Сивел пока получил незначительные царапины от скользящих ударов. В каждом случае толпа разражалась восторженными воплями.
