Когда Корделия отыскала Форкосигана, тот беседовал о чем-то с графом Петром и еще одним пожилым человеком в графской мантии. Форпатрил, доставив свою подопечную, тут же испарился, а Эйрел встретил ее усталой улыбкой.
— Милый капитан, ты держишься? Позволь представить тебе графа Форхаласа. Адмирал Рульф Форхалас был его младшим братом. Нам скоро надо будет уйти — мы приглашены на обед у принцессы и принца Грегора.
Граф Форхалас склонился к ее руке.
— Миледи, для меня большая честь познакомиться с вами.
— Граф. Я… видела вашего брата лишь мельком. Но адмирал Форхалас произвел на меня впечатление достойнейшего человека. — «И мои соратники разнесли его в пыль». Ей было не по себе от этого знакомства, но, похоже, он не держал зла на нее лично.
— Благодарю вас, миледи. Мы все так считали. А, вот и мои мальчики. Я обещал, что познакомлю их с вами. Ивон жаждет получить место в генштабе, но я сказал ему, что он должен заслужить его. Хотел бы я, чтобы Карл так же сильно интересовался службой… Моя дочь с ума сойдет от зависти. Знаете, вы взбудоражили всех наших девушек, миледи.
Граф кинулся за своими сыновьями. «О Боже, — ужаснулась Корделия. — И надо же, чтобы это оказались именно они!» Форхалас представил ей обоих молодых людей — тех самых, которые сидели перед ней на галерее. Оба побледнели и нервно склонились к ее руке.
— Но ведь вы уже познакомились, — заметил Форкосиган. — Я видел, как вы беседовали там, на балконе. Что вы там так оживленно обсуждали, Корделия?
— О… геологию. Зоологию. Правила этикета. По большей части правила этикета. У нас получилась весьма разносторонняя дискуссия. Полагаю, мы все друг друга кое-чему научили, — ответила она, не моргнув глазом, и улыбнулась.
Командор Ивон Форхалас, чья бледность приобрела легкий зеленоватый оттенок, проговорил:
— Да. Вы… преподали мне урок, который я никогда не забуду, миледи.
Форкосиган тем временем продолжал церемонию знакомства:
— Командор Форхалас, лорд Карл; лейтенант Куделка.
Куделка, нагруженный пластиковыми копиями документов, дисками, жезлом главнокомандующего, только что полученным Форкосиганом в качестве избранного регента, и своей собственной тростью, никак не мог решить, что ему следует делать: подавать руку или отдавать честь. В результате он умудрился выронить всю свою ношу, да так и остался стоять столбом. Все кинулись подбирать рассыпавшиеся предметы, и смущенный Куделка, неловко нагибаясь, покраснел как рак. Они с Друшняковой одновременно протянули руки к трости.
— Я не нуждаюсь в вашей помощи, мисс, — прорычал сквозь зубы Куделка, и девушка, отпрянув, заняла свое место за спиной Корделия.
Командор Форхалас подобрал несколько дисков и отдал их ему.
— Извините, сэр, — сказал Куделка. — Спасибо.
— Не за что, лейтенант. Я сам однажды чуть не попал под луч нейробластера. Напуган был до смерти. Вы пример для всех нас.
— Это… вовсе не так уж больно, сэр.
Корделия, по собственному опыту зная, что это неправда, удовлетворенно промолчала. Но когда все начали расходиться по своим делам, Корделия задержалась перед Ивоном Форхаласом.
— Приятно было познакомиться с вами, командор. Я предсказываю вам, что вы далеко пойдете — причем _не_ в направлении острова Кайрил.
Форхалас напряженно улыбнулся.
— Я полагаю, что и вы далеко пойдете, миледи.
Они обменялись осторожными и уважительными кивками. Затем Корделия взяла Форкосигана под руку, и они отправились навстречу очередной своей обязанности. Следом за ними двинулись Куделка и Друшнякова.
Через неделю император Барраяра погрузился в предсмертную кому, но продолжал цепляться за жизнь еще целую неделю. И вот как-то ночью Эйрела и Корделию подняли с постели — из императорского дворца за ними прибыл специальный посланник, произнесший лишь одну простую фразу:
— Доктор полагает, что время пришло, сэр.
Поспешно одевшись, они вместе с курьером отправились во дворец, и вскоре снова очутились в тех самых прекрасных покоях, которые Эзар избрал для последнего месяца своей жизни. Музейная роскошь обстановки являла разительный контраст с нагромождением инопланетной медицинской аппаратуры.
Здесь уже собралось немало народу: личные врачи императора, Фортала, граф Петр, принцесса и принц Грегор, некоторые министры и несколько человек из генштаба. Все они в глубоком молчании около часа стояли у постели умирающего, покуда наконец остатки жизни не покинули высохшее старческое тело, неподвижно лежавшее на огромной кровати. Корделия подумала, что эта мрачная сцена — неподходящее зрелище для ребенка, но, похоже, его присутствия требовал церемониал. Затем поочередно все присутствующие, начиная с Форкосигана, опускались на колени перед Грегором и, вложив руки в его ладошки, приносили клятву верности новому государю.
Форкосиган подвел к нему и Корделию. У принца — теперь уже императора — были волосы его матери, но глаза были такие же карие, как у Эзара и Серга. Корделия поймала себя на том, что пытается угадать, как много унаследованных от отца и деда черт таится в этом мальчике, ожидая проявится с возрастом. «Сидит ли в твоих генах родовое проклятье, малыш?» — мысленно вопрошала она, вкладывая свои руки в его ладони. Но благословен он или проклят, не имеет значения — она все равно дала ему эту клятву. Слова присяги будто бы обрезали последнюю нить, связывающую ее с Колонией Бета; нить эта лопнула с легким звоном, слышным только ей самой.
«Теперь я принадлежу Барраяру». То было долгое и странное странствие, начавшееся в тот миг, когда она, придя в сознание, увидела перед собой заляпанные грязью ботинки, и закончившееся здесь, в этих чистых детских ладошках. «Знаешь ли ты, что я помогла убить твоего отца, малыш? Узнаешь ли от этом когда-нибудь? Молю бога, чтобы этого не случилось». Корделия размышляла, по какой причине — из деликатности или по недосмотру — ее в свое время не заставили принести клятву Эзару Форбарре.
Из всех присутствовавших плакал только капитан Негри. Корделия знала это лишь потому, что стояла рядом с ним, в самом темном углу комнаты, и видела, как шеф службы безопасности пару раз утер лицо тыльной стороной ладони. В какой-то момент глаза его покраснели, на лице пролегли новые морщины, но когда он выступил вперед для присяги, к нему уже вернулась обычная ледяная выдержка.
Следующие пять дней, занятые погребальными церемониями, совершенно вымотали Корделию. Однако ей дали понять, что этому трауру далеко до того, который последовал за гибелью кронпринц Серг: тот продолжался две недели, несмотря на отсутствие тела в качестве центральной детали композиции. По официальной версии принц Серг погиб геройской смертью солдата. Насколько было известно Корделии, только пятеро живых существ знали всю правду об этом хитроумном политическом убийстве. Нет, четверо — теперь, когда Эзар покинул этот мир. Вероятно, могила была наиболее безопасным хранилищем для тайн Эзара. Что ж, теперь мучения закончились, и его эпоха уходит в прошлое вместе с ним.
Коронации как таковой для мальчика-императора предусмотрено не было — ее заменяла удивительно деловая, хоть и изящно обставленная процедура, проходившая в Палате Совета: в течение нескольких дней Грегору присягали министры, графы, сонм их родственников и все остальные, кто не удостоился чести присутствовать у смертного одра Эзара. Форкосиган тоже принимал от них присяги на верность — казалось, эти клятвы с каждым разом увеличивали возложенное на его плечи бремя.
Благодаря поддержке матери четырехлетний малыш стойко выдерживал утомительные церемонии. Карин настояла, чтобы все эти нетерпеливые и занятые люди, специально прибывшие в столицу ради исполнения своего долга, ежечасно давали Грегору передышку. Чем больше Корделия присматривалась к системе правления Барраяра, тем более поражалась ее необычности и сложности ее неписаных законов. Причем самое странное — система работала. Вернее, ее заставляли работать, играя в нее так убедительно, что она становилась явью. Вероятно, все правительства по сути представляют собой такие договорные иллюзорные структуры.
Когда поток церемоний постепенно сошел на нет, Корделия наконец приступила к обустройству
