помню прежние времена, именно так эти и происходило. Что еще хуже, речь идет о способе давления на правительство, сперва — со стороны друзей, потом — группировок. Про Эзара Форбарру можно многое сказать, плохого и хорошего, но за тридцать лет жестоких и тяжких трудов он превратил государственную власть из дубинки в руках класса форов в некое подобие, пусть непрочное, власти закона, одного для всех.
— Кажется, я начинаю понимать.
— И мне — мне, не кому-нибудь! — предстоит принять это решение. Мне, которого двадцать два года назад должны были публично казнить за то же самое преступление! — Он замер перед Корделией. — История, случившаяся вечером, к утру разошлась по городу, в самых разных вариантах. Через несколько дней она будет у всех на устах. Службам новостей приказано пока молчать, но это все равно, что плевать против ветра. Даже реши я замять это дело и дать ложное объяснение, уже поздно. Так кого я предам сегодня? Друга? Или доверие Эзара Форбарры? Нет сомнения, какое решение принял бы он.
Форкосиган сел рядом и обнял Корделию. — И это только начало. Каждый месяц, каждую неделю будут происходить все новые немыслимые вещи. Что останется от меня после пятнадцати таких лет? Пустая оболочка, как та, что мы похоронили три месяца назад; человек, до последней своей минуты молившийся о том, чтобы бога не было? Или развращенное властью чудовище, вроде его сына, зараженное настолько, что выжечь эту заразу можно было лишь плазменным лучом? Или что еще похуже?
Эта неприкрытая мука ужаснула Корделию. Она крепко обняла мужа в ответ. — Не знаю. Не знаю. Но кто-то… кто-то всегда принимает решения, пока остальные бредут вперед в счастливом неведении, принимая мир таким, каков он есть. И этот кто-то всего лишь человек. Не хуже и не лучше тебя.
— Пугающая мысль.
Она вздохнула. — Ты не можешь выбирать впотьмах между одним и другим злом, руководствуясь лишь логикой. Можешь лишь удержаться за страховочный трос принципов. Я не могу принять решение за тебя. Но какие бы принципы ты ни выбрал сейчас, именно они станут вести тебя вперед дальше. И, ради своего народа выбери принципы последовательные и непротиворечивые.
Эйрел замер в ее объятиях. — Знаю. Насчет решения… на самом деле, я и не спрашивал. Я просто… тону и пытаюсь барахтаться. — Он освободился из плена ее рук и снова встал. — Милый капитан. Если через пятнадцать лет я еще сохраню здравый рассудок, это будет твоя заслуга.
Она подняла глаза. — Так что ты решил?
Боль в его глазах была ей ответом.
— О, нет! — невольно вырвалось у Корделии, и она тут же прикусила язык. «Я пыталась говорить логично. Но этого я в виду не имела!»
— Разве ты не знаешь? — спросил Форкосиган мягко, уже смирившись. — Здесь может сработать только вариант Эзара. Все верно. Он правит и из могилы. — И он вышел в ванную, умыться и переодеться.
«Но ты же не он!» — прошептала Корделия пустой комнате. — «Разве ты не можешь найти собственного пути?»
Глава 8
Три недели спустя Форкосиган присутствовал на публичной казни Карла Форхаласа.
— Тебе обязательно идти? — спросила Корделия утром, пока он одевался, холодный и отчужденный. — А я ведь не обязана?
— Боже, нет, конечно же. И я не обязан, формально, только… я должен. И ты сама понимаешь, почему.
— Не… совсем, разве что в качестве самоистязания. Не уверена, что при твоей работе ты можешь себе позволить себе эту роскошь.
— Я должен. Пес всегда возвращается к своей блевотине. Там будут его родители, знаешь? И брат.
— Что за варварский обычай.
— Что ж, мы могли бы считать преступления болезнью, как у вас на Бете. Сама знаешь, что из этого получается. По крайней мере, мы убиваем человека чисто, сразу и бесповоротно, а не по кусочкам в течение многих лет… Не знаю.
— Как… это делается?
— Отрубают голову. Считается, что это почти безболезненно.
— А откуда это известно?
Смешок Форкосигана был совсем невеселым. — Весьма обоснованный вопрос.
Уходя, он Корделию не обнял.
Вернулся Форкосиган каких-то два часа спустя, молчаливый. На робкое предложение пообедать он отрицательно покачал головой, отменил все встречи на вторую половину дня и удалился в библиотеку, где и засел со считывателям в руках, глядя на него, но не видя ни строчки. Спустя некоторое время Корделия пришла к нему, устроилась на диванчике и стала терпеливо ждать, пока Эйрел вернется к ней из тех далей, где сейчас странствовали его мысли.
— Мальчик собирался держаться молодцом, — заговорил он после часового молчания. — Заранее спланировал, видимо, каждый свой жест. Но все остальные играли не по сценарию. Мать его подкосила… И в довершении всего чертов палач рубил неаккуратно. Ему пришлось ударить трижды, чтобы отсечь голову.
— Похоже, сержант Ботари с карманным ножом справился бы лучше. — Этим утром алый призрак Форратьера навещал ее чаще обычного.
— Отвратительней и нарочно не придумаешь. Его мать осыпала меня проклятиями, пока Ивон и граф Форхалас не увели ее прочь. — Наконец его безжизненно ровный голос дал трещину. — Ох, Корделия! Это было неверное решение! И все же… все же… другого не было. Да?
Он приник к ней и молча обнял. Казалось, он вот-вот разрыдается, и то, что он сдержал слезы, ужаснуло Корделию еще сильней. Напряжение покидало Форкосигана, медленно, постепенно.
— Наверное, мне стоит взять себя в руки и пойти переодеться. Фортала назначил совещание с министром сельского хозяйства, и оно слишком важно, чтобы его пропускать, а потом — заседание генштаба…
Когда он покидал библиотеку, к нему уже вернулось привычное самообладание.
Той ночью Форкосиган долго лежал без сна рядом с Корделией. Глаза его были закрыты, но по дыханию Корделия понимала, что он лишь притворяется спящим. Любые слова утешения, какие она могла сейчас найти в своей душе, казались ей пустыми, поэтому она просто лежала бок о бок с ним и таращилась в темноту. За окном начался дождь, ровная мелкая морось.
Он заговорил лишь раз.
— Мне уже случалось видеть, как умирают люди. Я отдавал приказы о казни, посылал людей в бой, выбирал, кому погибнуть, сам совершил три убийства, и, если бы не бог и не сержант Ботари, то совершил бы и четвертое… Не знаю, почему именно сегодняшнее так меня подкосило. Остановило меня на лету, Корделия. А я не смею остановиться, не то мы все упадем. Мы должны держаться в воздухе, так или иначе.
Корделия проснулась в темноте от звяканья чего-то разбившегося и мягкого шлепка. Она глубоко вдохнула. Кислота обожгла ей легкие, рот, нос, глаза. От отвратительного привкуса сводило внутренности, желудок подскочил к горлу. Спящий Форкосиган подскочил, проснувшись, и выругался.
— Солтоксин, газовая граната! Не дыши, Корделия!! — В подкрепление своего приказа он прижал к ее лицу подушку, обвил горячими сильными руками и потащил из постели. Корделия ощутила пол под босыми ступнями одновременно с позывом рвоты. Они вывалились в коридор, и Форкосиган крепко захлопнул за ними дверь.
Пол сотрясался от топота бегущих. Форкосиган закричал: — Назад! Газ, солтоксин! Очистить этаж.
