Форкосиган явно хотелось выругаться.
— Надо было пойти самому, — пробормотал он. — Они вооружены?
— У обоих остались их нейродестукторы. Плазмотроны мы успели забрать.
— Хорошо. Я не хочу больше тратить время здесь, внизу. Отзовите людей и заблокируйте все входы в пещеры. Пускай узнают, каково ночевать в здешних лесах. — Представив себе эту картину, он весело сверкнул глазами. — Мы подберем их позднее. Никуда они от нас не денутся.
Корделия помогла Дюбауэру забраться в катер, простой и довольно обшарпанный войсковой транспорт, и пристроила его на свободном сидении. С прибытием последней группы катер показался прямо- таки переполненным барраярцами; были среди них и связанные арестанты — съежившиеся и понурые, несчастные подчиненные сбежавших главарей. Все солдаты оказались рослыми и мускулистыми молодыми людьми. Форкосиган пока оставался самым невысоким из всех, кого она видела.
Они с любопытством глазели на нее, и она уловила обрывки разговора на двух или трех языках. Догадаться о предмете разговора было нетрудно, и Корделия мрачно усмехнулась. Похоже, молодежь была полна иллюзий насчет того, сколько желания и сил заниматься сексом остается после сорокакилометрового дневного перехода у двоих людей — контуженных, больных, голодных и невыспавшихся, чередующих заботу о раненом со стараниями не попасть на ужин очередному хищнику, да вдобавок озабоченных проблемой мятежа, с которой им придется иметь дело в конце пути. К тому же совсем немолодых: тридцати трех и сорока с лишним лет. Она рассмеялась про себя, и закрыла глаза, чтобы не видеть их любопытных физиономий. Форкосиган вернулся из кабины пилота и скользнул на сиденье рядом с ней.
— У вас все в порядке?
Она кивнула.
— Да. Немного ошарашена этими стадами мальчишек. Кажется, вы, барраярцы — единственные, у кого нет смешанных экипажей. Интересно, почему?
— Отчасти — по традиции, отчасти — для того, чтобы поддерживать агрессивный настрой. Они вас не раздражают?
— Нет, скорее смешат. Интересно, а они догадываются, как ими манипулируют?
— Ни в малейшей степени. Они воображают себя венцами творения.
— Бедные ягнятки.
— Ну, я бы не сказал.
— Я имела в виду жертвенных животных.
— А. Это уже ближе.
Двигатели катера взвыли, и они поднялись в воздух. Облетев изрытую кратерами гору, катер взял курс на восток, набирая высоту. Корделия наблюдала из окна, как внизу за считанные минуты пронеслась вся местность, которую они с таким трудом преодолели за несколько дней. Катер промчался над исполинской горой, на склоне которой был похоронен Роузмонт, достаточно близко, чтобы можно было разглядеть снежную шапку и ледники, рдеющие в лучах заходящего солнца. Они летели на восток — через сумерки, через непроглядную ночь, потом горизонт ушел вниз, и они ворвались в вечный мрак космического пространства.
Как только ни вышли на промежуточную орбиту «Генерала Форкрафта», Форкосиган снова ушел к пилотам, чтобы проследить за стыковкой. Казалось, он отдалялся от нее, возвращаясь к своим обычным обязанностям и все больше втягиваясь в привычную среду, из которой он был вырван. Ну, у них, конечно, еще будет время побыть наедине — впереди еще много месяцев путешествия, судя по тому, что говорил Готтиан. «Представь себе, что ты — антрополог, — сказала она себе, — изучаешь диких барраярцев. Считай это каникулами — ты ведь все равно хотела взять длительный отпуск после этой экспедиции, ну так вот он, пожалуйста». Ее пальцы машинально теребили обивку обшарпанного сиденья. Нахмурившись, она заставила их успокоиться.
Стыковка прошла очень гладко, и солдаты, поднявшись с мест и собрав снаряжение, шумной толпой повалили к шлюзу. Рядом с Корделией возник Куделка и сообщил, что назначен ее проводником. Скорее, охранником — а может, и нянькой: в данный момент она не чувствовала себя особо опасной. Она подхватила Дюбауэра и последовала за своим провожатым на борт корабля Форкосигана.
Здесь пахло совсем иначе, чем на ее экспедиционном корабле, было слегка холоднее, повсюду масса голого некрашеного металла, сплошная экономия на удобствах и отделке — словом, та же разница, что между уютной жилой комнатой и гаражом. Прежде всего они отправились в лазарет — пристроить Дюбауэра. Это был длинный ряд аккуратных, строгих помещений, гораздо более обширных — даже в пропорциональных масштабах, — чем палаты изолятора ее экспедиционного корабля, поскольку они были предназначены для размещения гораздо большего числа пострадавших. Сейчас здесь было довольно пустынно — один только главный хирург и пара рядовых, коротавших время за инвентаризацией оборудования, да скучающий солдат со сломанной рукой, который от нечего делать совал нос в их дела. Дюбауэра осмотрел доктор, который, как вскоре уяснила Корделия, был гораздо более сведущ в нейробластерных повреждениях, чем ее корабельный хирург. Затем он передал мичмана санитарам, чтобы те вымыли его и устроили на ночь.
— У вас скоро появится еще один пациент, — сообщила Корделия хирургу, который, очевидно, был одним из четверых сорокалетних в экипаже Форкосигана. — У вашего капитана на голени отвратительная инфицированная рана. Началось общее заражение. И еще… не знаю, что за голубые таблетки у вас в аптечках, но, судя по его словам, та, которую он принял сегодня утром, вот-вот перестанет действовать.
— Чертова отрава, — выругался врач. — Не спорю, они эффективны, но можно было бы подобрать что-нибудь менее изматывающее. Не говоря уже о побочных эффектах.
«Наверное, в них-то все и дело», — подумала Корделия. Доктор принялся устанавливать синтезатор антибиотиков и готовить его к программированию. Корделия меж тем наблюдала, как безучастного Дюбауэра укладывают в постель, и представила себе ожидавшую его бесконечную вереницу однообразных больничных дней — словно прямой туннель, ведущий к концу жизни. Оказала ли она ему услугу? Холодный шепот сомнения теперь будет вечно преследовать ее, пополнив собрание терзающих ее по ночам мыслей. Она еще немного послонялась вокруг него, втайне ожидая прихода своего второго подопечного.
Наконец объявился Форкосиган, пришедший в сопровождении — а если точнее, при помощи — двоих офицеров, с которыми она еще не встречалась. Он на ходу раздавал поручения. По всей видимости, он слегка не рассчитал время, потому что смотреть на него было просто страшно. Он был бледен, дрожал, по лицу струился пот, и Корделия подумала, что сейчас можно различить морщины, которые пролягут на его лице к семидесяти годам.
— О вас еще не позаботились? — спросил он, увидев ее. — Где Куделка? Я думал, что сказал ему… А, вот ты где. Размести ее в адмиральской каюте. Я это говорил? И зайди на склад, найди ей какую-нибудь одежду. И ужин. И заряди ее парализатор.
— Да у меня все в порядке. Не лучше ли вам лечь? — обеспокоено спросила Корделия.
Но Форкосиган продолжал кружить по комнате, словно разладившаяся игрушка со сломанным моторчиком.
— Надо выпустить Ботари, — пробормотал он. — А то у него, наверное, уже начались галлюцинации.
— Вы только что сделали это, сэр, — напомнил один из офицеров. Хирург переглянулся с ним и многозначительно кивнул в сторону диагностического стола. Вдвоем они перехватили Форкосигана с его орбиты, почти силой подтащили его к столу и заставили улечься.
— Все эти чертовы таблетки, — объяснил хирург, заметив тревогу Корделии. — К утру он придет в себя, если не считать слабости и адской головной боли.
Хирург склонился над своим пациентом, разрезал натянутую распухшей ногой штанину, и тихо выругался при виде того, что обнаружилось под ней. Куделка заглянул ему через плечо и обернулся к Корделии с фальшивой улыбкой, приклеенной к позеленевшей физиономии.
Корделия кивнула и неохотно удалилась, оставляя Форкосигана в руках профессионалов. Куделка — похоже, наслаждавшийся ролью мальчика на побегушках, несмотря на то, что эти обязанности заставили его пропустить эффектную сцену возвращения капитана на борт корабля, — отвел Корделию к складу одежды, потом исчез с ее парализатором, и покорно вернул его ей полностью заряженным. По его виду
