Его глаза распахнулись.
— Ты, — хрипло проговорил он спустя мгновение, — не галлюцинация. — Он попытался встать, но потом, видимо, передумал и снова упал в кресло, оцепенев от смущения. — Я не хотел, чтобы ты видела…
Корделия поднялась по ступеням в тень беседки, пододвинула один из шезлонгов к его креслу и уселась. «Черт, — подумала она, — я смутила его, застигнув в этаком виде. Как успокоить его? Со мной он будет всегда чувствовать себя непринужденно…»
— Я пыталась позвонить тебе, когда прилетела вчера, но так и не смогла тебя застать. Должно быть, это исключительное пойло, раз ты ждешь от него галлюцинаций. Налей мне тоже, пожалуйста.
— Думаю, тебе больше понравится другое. — Он налил ей из второго графина. Вид у него по- прежнему был несколько ошалевший. Движимая любопытством, она попробовала содержимое его рюмки.
— Фу! Это не вино.
— Бренди.
— В такой ранний час?
— Если я начинаю сразу после завтрака, — пояснил он, — то к обеду обычно уже достигаю бессознательного состояния.
А до обеда уже недалеко, подумала она. Его речь сперва ввела ее в заблуждение: Форкосиган говорил совершенно ясно, лишь чуть медленнее и нерешительнее обычного.
— Наверное, должна существовать и менее ядовитая общая анестезия. — Золотистое вино оказалось превосходным, хотя несколько суховатым на ее вкус. — Ты каждый день этим занимаешься?
— Боже, нет. — Он поежился. — Самое большее — два-три раза в неделю. Один день пью, другой — маюсь похмельем. Похмелье не хуже опьянения отвлекает от тягостных мыслей… А еще частенько мотаюсь по поручениям отца. За последние пять лет он здорово сдал.
Он постепенно приходил в себя, когда первоначальный страх показаться ей отвратительным начал отступать. Он выпрямился в кресле, знакомым жестом потер лицо, словно пытаясь стереть оцепенение, и попытался завести непринужденный разговор:
— Какое красивое платье. Гораздо лучше той оранжевой штуки.
— Спасибо, — ответила она, охотно ухватившись за предложенную тему. — К сожалению, не могу сказать того же о твоей рубашке — это случайно не образчик твоего вкуса?
— Нет, это был подарок.
— Ты меня успокоил.
— Что-то вроде шутки. Несколько моих офицеров скинулись и подарили ее мне по случаю моего первого производства в адмиралы, перед Комарром. Я всегда вспоминаю их, когда надеваю ее.
— Очень мило. В таком случае, наверное, придется привыкать к ней…
— Трое из четверых уже мертвы. Двое погибли у Эскобара.
— Понятно. — Вот тебе и беззаботная беседа. Корделия покачала в руке бокал, перекатывая оставшееся на дне вино. — Знаешь, ты отвратительно выглядишь. Бледный какой-то, одутловатый.
— Да, я перестал тренироваться. Ботари совсем разобижен.
— Я рада, что у Ботари не было слишком больших неприятностей из-за Форратьера.
— Все висело на волоске, но мне удалось его вытащить. Помогли показания Иллиана.
— И все же его отправили в отставку.
— Почетную отставку. По медицинским показаниям.
— Это ты присоветовал своему отцу взять его на службу?
— Да. Похоже, это было как раз что надо. Он никогда не будет нормален в нашем понимании этого слова, но по крайней мере у него есть форма, оружие и кой-какие правила, которым надо следовать. Похоже, это дает ему психологическую опору. — Он медленно провел пальцем по краю стопки с бренди. — Видишь ли, он был ординарцем Форратьера в течение четырех лет. Когда его перевели на «Генерал Форкрафт», он уже был не в себе. На грани раздвоения личности: расслоение воспоминаний и все такое прочее. Жуткое дело. Видимо, роль солдата — единственная человеческая роль, с которой ему под силу справиться. Она позволяет ему обрести некоторое самоуважение. — Он улыбнулся ей. — А вот ты, наоборот, выглядишь просто восхитительно. Ты можешь… э-э… погостить подольше?
В его лице читалось неуверенное желание, безгласная страсть, подавленная нерешительностью. «Мы так долго сомневались, — подумала она, — Что это уже стало привычкой». Потом она поняла: он опасается, что она всего лишь приехала в гости. Чертовски далекий путь для дружеской беседы, любовь моя. Ты-таки пьян.
— Сколько захочешь. Когда я вернулась домой, то обнаружила, что… там все изменилось. Или я сама изменилась. Все разладилось. Я переругалась почти со всеми и улетела, едва избежав… э-э, серьезных неприятностей. Мне нет дороги назад. Я подала в отставку — отослала заявление с Эскобара… Все мои вещи — в багажнике флайера, на котором я прилетела.
Она упивалась восторгом, вспыхнувшем в его глазах: до него наконец дошло, что она приехала насовсем. Ну, значит, все в порядке.
— Я бы встал, — проговорил он, потеснившись в кресле, — но почему-то сначала у меня отказывают ноги, а уж потом — язык. Я бы предпочел упасть к твоим ногам несколько более достойно. Я скоро приду в норму. А пока, может, ты переберешься ко мне?
— С радостью. — Она пересела. — Но я не раздавлю тебя? Я ведь не пушинка.
— Вовсе нет. Терпеть не могу миниатюрных женщин. Ах, вот так гораздо лучше.
— Да. — Она пристроилась у него на коленях, обвила руками его грудь, опустила голову ему на плечо и еще охватила его одной ногой, чтобы уж окончательно завершить захват. Ее пленник издал какой-то непонятный звук — то ли смешок, то ли вздох. Ей хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно.
— Знаешь, тебе придется отказаться от идеи алкогольного самоубийства.
Он склонил голову набок.
— А я-то думал, что действую достаточно тонко.
— Не слишком.
— Ну что ж, не возражаю. Это чертовски неудобный способ.
— Да, ты встревожил своего отца. Он так чудно на меня посмотрел.
— Надеюсь, не враждебно. У него есть такой особый испепеляющий взгляд. Доведен до совершенства десятилетиями практики.
— Вовсе нет. Он мне улыбнулся.
— Боже милостивый. — В уголках его глаз появились смешливые морщинки. Корделия рассмеялась и повернула голову, чтобы получше рассмотреть его лицо. Так-то лучше…
— Я и побреюсь, — пообещал он в порыве энтузиазма.
— Только не переусердствуй из-за меня. Я ведь тоже ушла на покой. Как говорится, сепаратный мир.
— Действительно, мир. — Он уткнулся ей в волосы, вдыхая их аромат. Мышцы его расслабились — будто кто-то разом ослабил чересчур туго натянутую тетиву.
Спустя несколько недель после свадьбы они отправились в свою первую совместную поездку — Корделия сопровождала Форкосигана в его регулярном паломничестве в императорский военный госпиталь в Форбарр-Султане. Они ехали в автомобиле, позаимствованном у графа; за рулем сидел Ботари, исполнявший явно привычную для себя роль водителя и телохранителя в одном лице. Корделии, которая уже начинала понимать сержанта достаточно хорошо, чтобы видеть сквозь его непроницаемую маску, он казался напряженным.
Он неуверенно взглянул поверх головы Корделии, сидящей между ним и Форкосиганом.
— Вы рассказали ей, сэр?
— Да, обо всем. Все нормально, сержант.
Корделия поощрительно добавила:
— Я думаю, вы поступаете правильно, сержант. Я… хм, очень довольна.
Он слегка расслабился и почти улыбнулся.
