запомнить.
Больше всего времени он потратил на изучение списка вещей, находящихся в комнате Леонара.
Восемь белых рубашек, из них шесть очень изношенных, с заштопанными воротничками и манжетами, шесть пар заштопанных кальсон… Десять пар бумажных носков и четыре пары шерстяных… Пять полосатых пижам…
Все было обозначено: количество носовых платков, состояние гребней, — щетки для волос и щетки для чистки одежды с чертежами, указывающими место каждого предмета.
Точно так же, как ночью во сне, Мегрэ старался мысленно представить комнату и предметы, указанные в списке.
…Каминные часы из черного мрамора и бронзы с давно испорченным механизмом. Два трехсвечных канделябра из мрамора и бронзы… Плетеная корзина под письменным столом, и в ней скомканная газета… Гаечный ключ тридцати шести сантиметров, из тех, которыми обычно пользуются водопроводчики…
Описание постели было не менее точным. На одной из простынь тонкого полотна, почти новой, была вышита метка «П» величиной в четыре сантиметра…
Мегрэ расставил два пальца, пытаясь представить себе размеры вышитой буквы, вздохнул и, продолжая читать, снял телефонную трубку.
— Соедините меня с метром Раделем… Да, с адвокатом… Нет, я не знаю его номера…
Несколько минут спустя его соединили.
— Алло! Говорит Мегрэ… Я хочу, чтобы вы задали два вопроса вашим клиентам, что избавит меня от необходимости снова посещать набережную де-ля-Гар и вызывать туда вас… Алло! Вы слушаете?
— Да. Слушаю.
Адвокат был, по-видимому, удивлен тоном Мегрэ.
— Прежде всего, по поводу английского гаечного ключа… Гаечный ключ тридцати шести сантиметров… Он находится в комнате Леонара Ляшома, которая опечатана… Я хочу знать, почему он там… Как?.. Да… Возможно, по весьма простой причине, но я хотел бы ее знать… Второй вопрос. Сколько простыней имеется в доме?.. Ну да… Прошу меня извинить… Это весьма прозаично, вы правы… Еще минутку… Спросите, все ли простыни помечены буквой «П», или же узнайте, кто пользовался теми, на которых вышита эта метка… Сколько у них помеченных простыней, сколько — без меток или же с другой меткой. Что?.. Да, это все… или… еще один вопрос… Я предвижу, что вы попытаетесь снова укрыться за профессиональной тайной… С каких пор вы являетесь адвокатом Ляшомов?
На том конце провода воцарилось молчание. Метр Радель колебался. Накануне Мегрэ был удивлен, встретив такого молодого, никому не известного адвоката в доме, где он ожидал увидеть опытного судейского.
— Как вы сказали?.. Всего неделю?.. Могу ли я вас наконец спросить, чьим именно адвокатом вы являетесь?.. Кто-то же неделю назад вас пригласил или приехал к вам лично?..
Он выслушал ответ, пожал плечами и, когда голос наконец умолк, повесил трубку. Как он и предполагал, Радель отказался ответить на этот вопрос.
Мегрэ протянул руку за одной из своих трубок, когда зазвонил телефон. Это был следователь Анжело, появившийся в своем кабинете гораздо раньше девяти часов.
— Комиссар Мегрэ?
— Да, господин следователь.
— Вы нашли мои телефонограммы?
— Конечно. Я прочел их с большим вниманием.
— Мне бы хотелось вас видеть как можно скорее.
— Я знаю. Жду только телефонного звонка. Надеюсь, через несколько минут мне позвонят, и тогда я сразу приду к вам.
Он действительно ждал, ничего не делая, стоял у окна и курил трубку. Звонок раздался через несколько минут. Радель быстро справился.
— Я сначала осведомился о гаечном ключе… Старая Катрин о нем ясно помнит… Около двух недель назад Леонар Ляшом почувствовал у себя в комнате запах газа… Теперь газом пользуются только на кухне, но в прежние времена все комнаты освещались газом, и аппаратура осталась. Газопроводы закрепили болтами. Поэтому Леонар принес из мастерской гаечный ключ. Он просто забыл отнести его обратно, и с тех пор ключ валялся в углу его комнаты.
— А простыни?
— Я не мог выяснить абсолютно точное число, так как часть их находится в стирке… Простыни помечены разными метками… Самые старые, очень изношенные, помечены инициалами «НФ» и существуют со свадьбы стариков… В то время женщина, выходя замуж, приносила в дом такое количество постельного белья, чтобы его хватило на всю жизнь… Они сделаны из плотного голландского полотна, и их осталось всего несколько штук… Имеются также простыни с меткой «МЛ», принадлежавшие покойной жене Леонара. Мне сказали, что их две дюжины… Одна из этих простыней сожжена утюгом… Двенадцать почти новых, бумажных простыней без меток. И наконец, две дюжины простыней, принадлежащих Полет Ляшом.
— Они помечены буквой «П»?
— Да.
— Я полагаю, что обычно ими пользуется она одна?
— Я не мог себе позволить настаивать на таких деталях. Мне только сказали, что это ее личные простыни.
— Благодарю вас.
— Разрешите вас спросить…
— Нет, метр. Я еще ничего не знаю… Извините.
Не взяв с собой никаких бумаг, он открыл дверь в комнату инспекторов, куда только что пришел Люка.
— Если меня будут спрашивать, скажите, что я у следователя.
У него был ключ от застекленной двери, которая соединяла Управление криминальной полиции с Дворцом правосудия и которую стали тщательно запирать с тех пор, как один арестованный воспользовался этой дверью для побега.
Как всегда, он увидел много знакомых лиц среди посетителей, ожидавших на скамейках, некоторые из них сидели между двумя жандармами. Так он увидел Каноника, приведенного на допрос к следователю. Он молча показал Мегрэ свои наручники, пожав плечами, как бы говоря: «Вот как они здесь со мной обращаются!» Действительно, это был совершенно иной мир, в котором царил запах бумаг и чиновничества.
Он постучался в дверь кабинета Анжело и, войдя, увидел молодого следователя, сидящего за столом, тщательно выбритого и распространяющего вокруг себя легкий аромат лаванды. Его секретарь, находившийся здесь же, вряд ли был намного старше.
— Садитесь, господин комиссар. Я был вчера весьма удивлен тем, что всю вторую половину дня и вечера не имел от вас никаких сведений. Должен ли я из этого заключить, что вы ничего еще не нашли, что вы не сделали никаких открытий, способных заинтересовать меня?
Секретарь сидел с карандашом в руке с видом человека, приготовившегося вести протокол, но, к счастью, он ничего не записывал.
— Вы заезжали еще раз на набережную де-ля-Гар?
— Лично я нет.
— Следовательно, вы больше не видели ни одного из членов семьи или служащих?
— Нет.
— Я полагаю, однако, что вы и ваши сотрудники все же занимались этим делом? Я, со своей стороны, много размышлял о нем и признаюсь, что, несмотря на незначительность этой кражи, я склоняюсь к гипотезе ограбления.
Мегрэ молчал, вспоминая сегодняшний сон, столь непохожий на действительность. Имело ли смысл трудиться и доказывать, пытаться объяснить этому чиновнику, что…
Он ждал конкретных вопросов.
— Что вы об этом думаете? — наконец спросил следователь.
