(рассказ 'Вечная любовь'). Интеллектуалы-'яйцеголовые', без чести, совести, для достижения своих амбиций готовы пожертвовать кем угодно, пойти на любую подлость (рассказ 'Чемпион', повесть 'Препарат Курнаки'). Среди всех человеческих чувств главенствует чувство зависти к конкуренту, сопернику (рассказ 'Шубка из созвездия Арфы'). Человек, способный трезвыми глазами взглянуть на свою астрианскую реальность, тут же понимает ее пагубность и кончает с собой ('Феномен Стекларуса'). В общем, из этих и других примеров явствует, что именно на Астре цивилизация зашла в тупик, и целью фантаста становится предупреждение нас об опасности. Видимо, как раз этой цели служат многостраничные, почти протокольные описания всяческого изобилия и сцены 'буржуазного разложения' (как сказала бы мадам Мезальянсова из 'Бани' Маяковского). И то, что здесь демократией именуют власть неразумной толпы, о гласности вдохновенно рассуждает продажный журналист, а под видом заботы власть предержащих о родной Астре тайное правительство ведет беззастенчивую игру, готовое погубить и планету, и всю Вселенную… Кстати о тайнах. В книге 'Покушение на планету' нам предложено и любопытное объяснение, почему же Астра вступила на порочный путь? Оказывается, во всем были виноваты черноглазые пришельцы извне и их потомки — четверо Близнецов, заразившие честную планету микробами меркантилизма, стяжательства. Это из-за них поначалу вспыхнула кровопролитная гражданская война, 'гибли миллионы людей, разрушались прекраснейшие храмы, памятники старины', из-за них 'рухнули священные родовые законы, веками сохранявшие культуру', это они 'с помощью тайной политики искусно разжигали племенные, национальные и религиозные противоречия'. И все это — для того, чтобы создать общество сытых полуживотных, властью над которыми могли бы сколько угодно тешиться кучка пресловутых Близнецов (мудрецов)… Не знаю, как вас, а у меня эти нескончаемые разговоры о заговорах, мудрецах, тайном правительстве — разговоры, которые теперь уже проникли в фантастику, вызывают огромное чувство неловкости как вид взрослых дядечек я темной комнате, которые на полном серьезе пугают друг друга детскими страшилками про Черную Руку и Привидение, забыв о том, что у них давно уже стибрили кошельки и часы…
Возможно, я ошибаюсь, но — в отличие от автора послесловия к книга Светланы Семеновой — я не нашел в книге Лукьянова ни 'большой философичности', ни увлекающей читателя 'изобразительной пластики' (грамматически правильно построенные фразы — еще не стиль). Даже с атрибутами изображенного мира, которые должны быть плодом фантазии автора, в книга пока обстоит небогато: охота роботов за старыми книгами и их хозяевами — это из Брэдбери, устройство, способное 'погасить' агрессивность людей, — из 'Возвращения со звезд' С. Лема, массовое выращивание граждан общества в пробирках 'по сортам' — это взято из 'Прекрасного нового мира' Хаксли. Взятые напрокат чужие реплики не прибавляют достоинств книге, и хотя автор послесловия отводит место О. Лукьянову где-то между Достоевским и Замятиным, упоминает его произведения в одном ряду с 'Марсианскими хрониками', 'Часом Быка' и 'Трудно быть 6огом', это выглядит скорее как аванс, как доброе пожелание автору, нежели как взвешенная оценка. Однако это в конца концов не самое главное. Печально, что главная 'обличительная' идея автора книги получает в послесловии полную и безоговорочную поддержку: '…есть социальные модели, может быть, даже опаснее столь часто разоблачаемого тоталитаризма', сказано в послесловии, и эта мысль вызывает у меня сложные чувства. В пору, когда наша общество с мучительным трудом, тяжко, нервно разрывает многолетние путы тоталитаризма — имеем ли мы моральное право учить окружающих, что им-де грозит опасность пострашнее? За времена, когда разболтанная и больная наша экономика порождает дефицит за дефицитом, буквально самого необходимого, честны ли мы до конца, 'разоблачая' и 'развенчивая' общество, сумевшее предоставить своим гражданам не только необходимый минимум, но еще много-много сверх того?
Если фантастика наших дней не желает превратиться в ту гоголевскую унтер-офицерскую вдову, которая сама себя высекла, то писателям надо сегодня хорошенько поразмышлять над ответами на эти вопросы. И, думаю, не только фантастам.
А. ДАНИЛОВ.
Рисунок Е. САВЕЛЬЕВА.
История фантастики: О Вилли Конне (1990)
Иванов Р. 'Что характерно, ценою в рубель…': Реплика
(Заря молодежи (Саратов).- 1990.- 2 янв. — С. 8.)
Был такой забавный анекдот о нашем усопшем генсеке. Будто водит он иностранную делегацию по художаственному музею и, слушая подсказку экскурсoвода, сам дает пояснения к картинам. Но вот около врубелевского 'Демона' он, не расслышав правильно, сам вдруг удивляется несоизмеримостью цены и самой картины: 'Что характерно, ценою в рубель, а на вид гораздо дороже…'
Примерно таким вот явным несоответствием (только, конечно, в 'обратную' сторону) между ценою 'в рубель' (нет, будем точны: 98 коп.) и шестнадцатистраничной книжечкой 'Лили' некоего Вилли Густава Конна, которой ныне завалены все киоски 'Союзпечати' Саратова, был несколько удивлен и автор этих строк. Впрочем, на обложке крупно набрано 'Фантастика', а чем только не пожертвуешь ради любимого и популярного жанра! Итак, к делу: что же фантастического поведал нам г-н (впрочем, может и 'тов.', ибо факт перевода с какого-либо языка в книжечке не отражён) Вилли Конн?
Внимание: 'Девушка легко скинула халат. Больше на ней ничего не было. Манящей матовой белизной вырисовывалось тело… Я почувствовал томную, болезненную и сладкую конвульсию в своем теле, на какую-то секунду перехватило дыхание, часто-часто забилось сердце…Она зачерпнула пригоршню теплой ключевой воды и брызнула себе на грудку, Я видел, как заблестели серебряные капельки на ее коже, потекли вниз вдоль всего девичьего тела и остановились, повиснув бусинками в самом низу живота, на ее пушке. Она сжала ножки, и бусинки покатились дальше. Девушка, потупив глаза, разжала ножки, замирая от желания и смущения, чуть коснувшись своего тела, смахнула щекотные капельки на пол…'
Так, ясно; А дальше что? Перелистнем пару страниц: 'Девушка оглянулась вокруг и, убедившись, что поблизости никого нет, разделась догола… Теперь я видел больше, чем ночью. Не только ее тело и грудь, я видел все… Я хорошо видел, как вода покрыла ее колени, потом поднялась выше по голой ноге, прохладной щекотностью коснулась ее пушка'. Так, что там дальше? На следующей странице: '…я отчетливо видел, как она, обнаженная и прекрасная, входила в озеро, как вода покрывала сначала ее колени, прохладной щекотностью касалась ее пушка…' Минуточку, это вроде уже было? А что на следующей странице: 'Девушка, потупив глаза, разжала ножки и, замирая от желания и страха, смахнула щекотные капельки на пол…' Постойте, и это уже было в начале!
Впрочем, не надо удивляться: вся книжечка от начала и до конца наполнена подобными анатомическими пассажами, причем одними и теми же, ибо автор скупится даже на слова. Ну, а фантастика-то в чем? Неужели только в том, что в конце девушка оказывается инопланетянкой? Мораль: 'И инопланетянки любить умеют!' это как-то небогато для произведения, изданного полумиллионным тиражом. Как-то даже невольно хочется заняться арифметикой и, учитывая наш бумажный дефицит, выяснить — сколько настоящих фантастических книг, тех же братьев Стругацких, можно было бы отпечатать вместо этих описании любовных приключений с внеземным оттенком…
Впрочем, есть еще одно объяснение причины, по которой издательство 'Мир' вкупе с кооперативом 'Родео' отдали предпочтение именно этой книжке. Может быть, они после одного из нашумевших телемостов поверили, что 'секса у нас нет' и решили восполнить этот пробел? Если так, то — увы — дефицит наш был угадан неверно: секс у нас все-таки есть, а вот со всем прочим…
Ждем от издательств' 'Мир' новой книжки — на сахарно-мыльную тему Вот это будет фантастика! Думаю, согласимся и на цену 'в рубель'.
Р. ИВАНОВ.
История Фэндома: 1984: Разгром (1)
Здравствуйте, All!
