— Это вы вырвали меня, — сказала я. — Чтобы у меня не было выбора.
Оскар привлёк меня к себе и положил руки мне на талию. Когда он заговорил, его голос звучал мягко, грустно и ласково, обволакивая и окутывая меня клейкими чарами.
— Девочка… Если ты вспомнишь ещё раз, какая судьба тебя ожидала, если бы ты осталась в этих застенках, то ты по-другому бы взглянула на моё вмешательство. Всё шло к твоему осуждению. Десять лет, не меньше. Возможно, ты выжила бы там… Но лучшие твои годы были бы загублены, и то, что от тебя осталось бы, трудно было бы назвать человеком. Десять лет за преступление, которого ты не совершала! Зачем, зачем тебе это? А потом ведь есть ещё риск стать добычей. Об этом ты забываешь? Раньше ты жила и не подозревала о нас — точнее, не верила в нас, но теперь ты знаешь, что мы существуем, мы рядом с вами, мы среди вас. Нас немного, и это помогает нам оставаться незаметными. Но мы есть, и опасность не исчезнет никогда. Терять тебе нечего, потому что у тебя ничего нет, зато приобрести ты можешь очень много.
— Что? — спросила я.
— Нашу силу, — сказал он. — А имея её, ты можешь приобрести всё, что захочешь. Было бы желание.
Аделаида в глубокой задумчивости склонилась над своим пасьянсом, как будто её всё это не касалось.
— Дайте мне подумать, — сказала я.
— Не вижу в этом смысла, — сказал Оскар. — Но, если тебе так угодно, изволь. Я приду завтра.
Он достал из внутреннего кармана тонкую пачку денег и бросил на столик.
— Пополни свой гардероб чем-нибудь приличным, — сказал он. И добавил с усмешкой, окидывая меня взглядом: — Пока что из всего твоего внешнего вида я могу одобрить только стрижку.
2.8. Гарвард
Бродя по улицам, я курила сигарету за сигаретой. Незнакомый город стал уже немного знакомым, и у меня было странное ощущение, будто я здесь родилась. Чувство дежавю накатывало на меня на каждом углу, особенно в переулках, где всё было такое знакомое, что даже брала оторопь. Те же сугробы, тот же мусор, те же собаки и дома приветствовали меня, маршрутки и автобусы были точно так же набиты народом, в магазинах продавались те же продукты, в помойках копались те же бомжи, а на улицах был тот же гололёд. Здесь всё было то же самое, только слегка перегруппированное, переставленное местами, но в целом почти идентичное. Я не знаю, что это было — воспоминания из прошлой жизни или просто шутки моей порядком потрёпанной невзгодами психики, но чувство, что я здесь уже когда-то была, не покидало меня.
Так кто же я? Я-то это знала, но как доказать другим, что я — это я? На данный момент я являлась просто ходячим трупом, восставшим из могилы мертвецом, хотя с первого взгляда это было незаметно. У меня не было ни имени, ни дома, ни работы, а вокруг меня раскинулся город, знакомый и чужой, как лицо после пластической операции. Я была не живее манекенов в торговом центре, в который я зашла, чтобы пополнить гардероб чем-нибудь приличным. Я не знала, что именно Оскар считал таковым, а потому купила длинный чёрный кожаный плащ, кожаные брюки и лакированные чёрные сапоги, чёрный шарф и чёрный джемпер, а также чёрные кожаные перчатки.
— Ох уж эта современная мода! — проговорила Аделаида, увидев мои обновки. — Невозможно отличить женщину от мужчины.
Мы сидели в гостиной и курили, и я спросила:
— Вы тоже считаете, что я должна присоединиться к вам?
Аделаида выпустила подряд три колечка, одно за другим, последнее из которых, самое маленькое и плотное, пролетело сквозь первое, уже начавшее рассеиваться, и усмехнулась.
— У вас какие-то сомнения, милочка? Ваше положение не из завидных, скажу я вам… Да вы и сами это понимаете. Так что это единственный разумный выход для вас. У других вариантов просматривается плачевный исход.
И Аделаида, затянувшись, округлила рот в чёрную дырку и выпустила одно большое колечко и два маленьких, которые ловко юркнули сквозь первое. В пускании колечек она была виртуозом. Я колечек делать не умела, а поэтому выпускала дым просто струйками и клубочками, пользуясь по настоянию Аделаиды мундштуком. Взгляд у хищницы был отчуждённо-задумчивый, из-под полуопущенных век, а временами уголки её рта иронически приподнимались.
— Если хотите знать моё мнение, дорогая, то вам следует отбросить все колебания. То, что сделал для вас Оскар, было сделано в расчёте на то, что вы, умерев для человеческого общества, воскреснете в нашем. Вы не должны бояться: став вашим наставником, Оскар будет вам отцом и матерью, он не оставит вас, пока вы не станете вполне самостоятельной. Если вы сохраните с ним дружеские отношения, он и после будет вас поддерживать. Оскар имеет большой вес и влияние среди нас, и вам повезло, что вашим наставником станет именно он. Такую возможность получает не всякий. Для вас это всё равно что бесплатно попасть в Гарвард.
2.9. Мыши в норах
Если бы мне год назад сказали, что я поступлю в Гарвард, я бы была, наверно, в восторге. Ещё бы! Кто не хочет попасть в это престижное учебное заведение? Но сейчас я не испытывала ни капли счастья, потому что это был не тот Гарвард. В настоящий Гарвард не принимают несуществующих людей, а меня по всем понятиям не существовало на свете, и это подтверждали официальные документы, а на кладбище была моя могила. Призраков также не принимают на работу, не регистрируют по месту жительства, они не могут вступить в брак и владеть недвижимостью, не могут иметь счёта в банке, водительских прав и медицинского страхового полиса. Их просто нет.
В кармане у меня было немного денег, и я нырнула в лабиринт улиц, гонимая отчаянием. Кто и за что сделал всё это со мной? Почему я? Что мне делать? Все эти вопросы оставались без ответа. Ледяные пальцы отчаяния вцепились мне в загривок, оплетали мои руки и ноги, и серая холодная лапа уже протянулась к моему сердцу, чтобы накрыть его, сдавить и остановить. Я была у них в руках, они наблюдали за мной отовсюду, вездесущие и непобедимые, мне было некуда бежать! Но я всё равно бежала, хоть уже кожей чувствовала холод безнадёжности. Сегодня должен был прийти Оскар, и я предприняла попытку бегства.
Нет, это даже нельзя было назвать бегством. Скорее — бессмысленным и безнадёжным метанием в лабиринте улиц, побегом от самой себя. От хватки ледяных пальцев нельзя было никуда деться, она повсюду держала меня. Глупо, наивно было бы полагать, что от Оскара можно убежать и спрятаться, и меня хватило только на то, чтобы выкинуть напоследок дурацкое коленце — купить бутылку водки и напиться.
Выписывая заплетающимися ногами зигзагообразную траекторию, я плелась по улице с недопитой бутылкой в кармане, сама не зная куда. Смеркалось. «Да, я безобразно пьяная, — думала я, перемежая свои мысли ритмической икотой, — и пусть!.. Пусть Оскару станет противно, глядя на меня. Мне самой противно».
Ик!.. Да, однако и набралась же я. А зачем? Да чёрт его знает! Бреду вот теперь неприкаянная, бесприютная, живой труп, человек без имени, пустое место… Ик! Однако, как меня плющит!.. Уж не палёная ли была водочка-то, а? Табуретовка. А в общем-то, плевать. Вот возьму сейчас и вылью её… в себя. Но идти становится всё затруднительнее. Что это с моими ногами? Они, никак, устремляются каждая в свою сторону? Да ещё этот проклятый гололёд. Ик!.. Ух ты, ё-моё!..
Кое-как снова возвращаясь в вертикальное положение с опорой на обе ноги и отряхивая места, соприкоснувшиеся с обледенелым тротуаром, я окинула взглядом покачивающееся пространство тёмной
