собирался войти, но утверждает, что шел мимо, прогуливаясь.
– Я этого больше не утверждаю, – сказал я.
На моей карточке он не мог прочитать, что я бывший сотрудник Национальной жандармерии. Наверное, он нашел в моем бумажнике что–то другое, свидетельствующее об этом.
– Садитесь, Тарпон, – сказал тот из них, который сидел.
Я сел на другой стул, большеносый оперся о стену рядом с дверью.
– Я комиссар Кокле, – сказал сидящий. – А это офицер полиции Коччиоли.
– Очень рад, – заверил я. – Криминальная полиция?
Он кивнул.
– Хорошо, – сказал я и замолчал в ожидании вопросов. Они тоже, казалось, ждали продолжения.
– Зачем вы пришли сюда? – спросил наконец Кокле.
– Хотел навестить знакомую. Мемфис Шарль. Это молодая девушка, несмотря на имя. Впрочем, это псевдоним, сценическое имя. Я не очень хорошо знаю ее.
– Она шлюха, – подсказал Кокле.
– Откуда вы ее знаете? – почти одновременно с Кокле спросил Коччиоли.
– Насколько мне известно, она не шлюха. Откуда я знаю ее? В прошлом году я давал интервью для телевидения для передачи «Поле и глубина» о жандармерии. Эта девушка была на съемках. У нас возникла взаимная симпатия.
– Поэтому вы пришли к ней ночью, – сказал Кокле.
– Эжен Тарпон! – воскликнул Коччиоли.
Мы с комиссаром посмотрели на него. Он поднял палец.
– Так вот где я вас видел! По телевизору.
– Да, – сказал я.
– Вы убили человека, не так ли? На службе. Рабочего, участвующего в манифестации, в Сен–Бриек?
Я кивнул.
Кто–то постучал в дверь.
– Что там? – раздраженно спросил Кокле.
– Тело отправлено, – сообщил полицейский. – И мы нашли нож, кажется, тот самый, орудие убийства.
– Покажите.
Полицейский сделал знак, и в комнату вошел другой человек в штатском. Я видел его в «пежо», он болтал по радиотелефону. В руке у него была коробка, которую он протянул комиссару. Она была открыта, и в ней лежал перепачканный в крови нож, лезвие и рукоятка.
– Он лежал на клумбе, рядом со входом во двор, – объяснил полицейский в штатском.
– Хорошо. Занимайтесь отпечатками, – сказал Кокле, и штатский вышел с коробкой, а комиссар устремил на меня свои маленькие серые глазки.
– Значит, вы убили человека, – протянул он. – Плохо.
– Не будем об этом, – попросил я.
– Вы испытывали взаимную симпатию, – вернулся он к прежней теме разговора. – И теперь вы навещаете ее ночью, я хочу сказать – Мемфис Шарль.
Он произнес «Чарлз», на английский манер. Очень довольный собой. Редкая птица. Я не понимаю людей, которым легко дается учеба и которые тем не менее становятся полицейскими.
– Вы ошибаетесь, – сказал я. – Я знаю, что все это кажется странным, я хочу сказать, что это совпадение, то, что я пришел сюда сразу после того, что здесь произошло… Но я пришел навестить ее первый и единственный раз. Если вы возьмете у меня кровь на экспертизу, то обнаружите алкоголь. Я накануне надрался.
– Почему?
– Гм.
– Почему вы надрались?
– У меня была депрессия, – сказал я.
– Почему?
– В конце концов, вы меня достали, – заметил я.
Он улыбнулся, словно был рад тому, что я начал нервничать. Он встал, и я увидел, что он немного ниже меня.
– Тарпон, – сказал он, – вы понимаете, что, с учетом всего происходящего, вы вызываете интерес.
– Понимаю.
– Не считая того, что вы… (он хотел сказать какое–то грубое слово, но вовремя спохватился) частный детектив или я не знаю, кто еще. Как по–вашему, что я должен обо всем этом думать? Я думаю, естественно, о том, нет ли здесь определенной связи. Может быть, вас кто–нибудь вызвал сюда? Эта девушка, Мемфис Шарль?
– Нет.
Он постучал карандашом по зубам.
– Предположим, что этой Мемфис Шарль есть что скрывать, – сказал он с отсутствующим видом. – Вы не думаете, что в этом случае она обратилась бы к вам?
– Я не знаю. Я уже сказал, что недостаточно хорошо ее знаю. Разве не она вас вызвала? Ведь кто–то же позвонил вам? Мне кажется, что, если бы ей было что скрывать, она не обратилась бы к бывшему жандарму, который, очевидно, стоит на стороне закона.
– Есть два типа частных сыщиков, – сказал Коччиоли, – бывшие полицейские и бывшие уголовники. И если судить по их методике работы, то иногда эту грань провести достаточно трудно.
– Господи, – сказал я. – Речь ведь идет об убийстве, а не об адюльтере. С убийством не шутят.
– Где ты был в момент совершения убийства? – спросил Коччиоли.
«Дурак», – подумал я и спросил:
– Это было в котором часу?
– Пока еще не установлено, – сказал Кокле. – Скажите, ваша приятельница случайно не употребляла наркотики?
– Наркотики? – повторил я. – Что–нибудь вроде ЛСД? Нет. Я хочу сказать, что точно не знаю. Я вам уже говорил, что знаю ее плохо.
– Убийство в состоянии дурмана, – объяснил Кокле. – Это было бы смягчающее вину обстоятельство.
«Ничего себе, смягчающее вину! – подумал я. – Значит, они уже обнаружили наркотики». Я почувствовал, что вспотел под мышками. Значит, бомбы в подвале – это тоже правда? Во что я ввязался? Я посмотрел на Кокле и чуть было не выложил ему все, что знал, в подробностях. В конце концов, плевать мне на эту Мемфис.
– Послушайте, комиссар, – начал я. – Напрасно вы меня прощупываете. Я вам все сказал, и я устал. Я понимаю, что вам надо убить время в ожидании результатов вскрытия, отпечатков пальцев и прочего. Я предлагаю отправить меня в комиссариат, чтобы мои показания были официально зарегистрированы.
Кокле поднялся.
– Это может подождать до завтра. У вас действительно усталый вид. Возвращайтесь к себе, ложитесь спать, а я вас позднее вызову.
Я тоже встал и посмотрел на него. У него было открытое лицо. В какой–то момент мне показалось, что он собирается ударить меня, но я ошибался.
– Верните ему бумажник, – сказал он Коччиоли.
Тот протянул мне бумажник, я сунул его в карман, попрощался и вышел.
Я вышел из квартиры, и никто не задержал меня.
Выходя из здания, я заметил, что полицейские открыли маленькую дверь под лестницей.
– Предупредите комиссара, пусть придет посмотрит, – услышал я.
Я подошел к маленькой двери.
– Эй! Куда это вы направились?
