Не вернулся.
По моим щекам катились слёзы. Как давно я не плакала… Да, найти, вцепиться, гладить по короткому ёжику волос и больше не отпускать моего улыбчивого зеленоглазого Никиту. Это сейчас его звали так, а тогда он был…
— Аврора! Ты что? — Голос Алекса вернул меня в настоящее. — Какое-то видение?
Я заморгала, потёрла глаза: их щипало от дыма. Мой приказ был коротким:
— Ничего. Сюда вызвать пожарных и — по следу!
15.6. Флешбэк
Мы нашли их далеко за городом, в заброшенной, полуразвалившейся церкви, укрытой снегом и спрятанной в зарослях деревьев и кустов. Тусклый свет в окнах придавал некий уют унылой, всеми позабытой церквушке, создавая иллюзию обитаемости. Велев «волкам» остаться снаружи, я вместе с несколькими достойными вошла внутрь.
Посередине был разложен костёр, к которому жались раненые, закутанные в одеяла; те, кто не мог сидеть, лежали прямо на голом полу, со свёрнутыми куртками врачей под головами. Наше появление заставило всех вздрогнуть и напрячься.
— Всё в порядке, свои, — успокоила я.
«Звонок» по внутренней паутине — и остальные достойные присоединились к нам, сразу же занявшись исцелением раненых. Слова им были не нужны, они сами знали, что от них сейчас требовалось. Раны заживали под их руками, и лежачие с удивлением поднимались, доверчиво глядя в лица своим целителям, а я искала глазами того, кого потеряла много лет назад.
И я его увидела. Круглая, стриженная ёжиком голова, ноги в огромных ботинках, тёплая горловина свитера вокруг шеи и глаза — родные, знакомые. Пусть он уже не был угловатым мальчишкой с волнистой чёлкой, превратившись в здоровенного детину с ногой сорок пятого размера и шириной плеча, которая вполне позволила бы мне на нём с удобством разместиться, глаза у него остались те же — ясные и честные. Мне открылся глубинный смысл пословицы: «Глаза — зеркало души». Кто и когда её придумал? Подозревал ли этот человек, что этими словами он сказал не только об отражении в глазах внутреннего состояния, но и о том, что в них можно увидеть и узнать родную душу?
Тёмные, изъеденные временем стены церкви раздвинулись и впустили небо — голубое море с бурунами облаков, и вместе с ним вернулось наше последнее лето среди зимы — кто знает? быть может, тоже последней.
…Сиреневый вечер, прохладные объятия ветра, шелест таинственно-тёмных кустов и тепло соединённых ладоней. Моя — чуть меньше. Его большой и указательный пальцы — живым браслетом вокруг моего запястья, кончики сошлись, а мои вокруг его — нет. Смешные измерения… А завтра была война.
В его глазах плясал отблеск пламени костра, ладонь оторвалась от моей. Сомкнув кончики большого и указательного пальцев вокруг моего запястья, он сказал:
— Пятнадцать сантиметров.
А я, не сумев сомкнуть пальцы вокруг его широкого запястья, ответила:
— Восемнадцать.
— С половиной, — уточнил он.
Ёжик на его затылке щекотал мою ладонь, сердце провалилось в бездну его объятий. Вокруг был сиреневый вечер и колышущиеся тени кустов… Наше последнее лето.
— Не уходи больше, — прошептала я.
— Я не смогу уйти, — ласково провибрировал его голос возле моего уха. Всё, как тогда, кроме одного — щетины.
— Ты колючий… Как тёрка, — сказала я. — Раньше ты был гладкий…
— Ну, так сколько лет-то мне было? — усмехнулся он.
В груди вскипал и пузырился счастливый смех. Счастьем было обнимать его, тереться о его колючую щёку, приминать ладонью ёжик его волос и чувствовать, как тот распрямляется, щекоча кожу, отчего смех ещё сильнее рвался наружу. Стискивая друг друга всё крепче, мы стояли в перекрестье удивлённых взглядов и смеялись. Все остальные недоуменно наблюдали наше воссоединение, а мы и забыли об их существовании, растворившись в сиреневых шелестящих сумерках нашей юности. Так не хотелось возвращаться в настоящее… Но пришлось.
15.7. Дом там, где сердце
Поручив Конраду подыскать для исцелённых раненых убежище, я лично привела сотрудников авроровского медицинского центра в наш. Конечно, он был поскромнее — и по размерам, и по оснащённости оборудованием, но выбирать не приходилось. Главной задачей было найти средство против вируса, чем сейчас и занимались Гермиона с Кариной. Я полагала, что помощь авроровских коллег не будет им лишней.
Гермиона уже знала, что произошло с центром: между её бровей пролегла складочка, губы были сурово сжаты, но блеск чуть покрасневших глаз выдавал её горе. Она любила этот центр, она создала его. Впрочем, своих бывших коллег она была очень рада видеть, а уж радость тех просто не поддавалась описанию: в душе все по-прежнему считали настоящим начальником именно её. Ну, может быть, исключение составлял только доктор Ганнибал, который явно чувствовал себя не в своей тарелке: в разгромленном ныне центре он был руководителем, а здесь ему не светила даже должность заместителя. А двум руководителям в одном центре, понятное дело, не бывать.
Обняв Гермиону за плечи, я сказала:
— Главное — коллектив цел. И мозги у всех на месте.
Она вздохнула:
— Да. Да, ты права, но… Оборудования всё же жалко. Там были уникальные аппараты… И вообще… — Она то моргала, то хмурилась, явно пытаясь сдержать слёзы. — Когда какие-то люди приходят и ровняют с землёй то, что сама создала, где работала день за днём… Это… я не могу выразить словами. Это как дом разрушить…
Она торопливо вытерла глаза. Слёзы всё же пробили все волевые барьеры, и ей оставалось только заслоняться рукой, чтобы никто не увидел.
— Теперь здесь твой дом, — сказала я. — А вообще, дом — это не только место, где ты живёшь или, как в твоём случае, работаешь. Дом — там, где рядом те, кого ты уважаешь и любишь. Дом можно носить с собой. В сердце. Так что — выше нос.
— Да, наверное, ты права. — Гермиона вымученно улыбнулась.
Всё-таки её боль была сильна… Ну ничего, зато теперь она воссоединилась со своим прежним коллективом, по которому — что скрывать! — всегда скучала. Впрочем, на самом деле скучать было некогда: нужно было искать спасение от вируса.
Подошёл доктор Ганнибал. На его лице отображались геморроидальные муки души — уж простите за сочетание несочетаемых понятий, но впечатление у меня сложилось именное такое.
— Эм-м, прошу прощения… Я бы хотел уточнить кое-что, коллега, — обратился он к Гермионе.
— Слушаю вас, — ответила она, сразу посерьёзнев и приняв деловой вид.
— Это касается моего статуса здесь и наших подчинённых, — сказал он. — Будем ли мы осуществлять руководство каждый в своей части коллектива или же как-то иначе?
— Мы обязательно обговорим организационные вопросы, — перебила Гермиона. — Но чуть позже.
