противоположного склона. Описать на словах это трудно, лучше увидеть лично или хотя бы на фотографиях, а посему я не буду тратить бесполезные слова. Но, в общем, зрелище стоит потраченных на него быр.
На обратном пути решили не пользоваться автобусом. Жители водопадной деревни занимались доходным бизнесом. Они тусовались на автобусной остановке, а при появлении автобуса залезали в него и занимали все места. Когда появлялся нормальный человек, желающий уехать в Бахр-Дар, кто-то из владельцев мест мог самоотвержено уступить место всего за один быр и выйти из автобуса (разумеется, никто из деревенских жителей и не собирался никуда ехать). А проезд стоймя был официально запрещён — я думаю, это был сговор водителя автобуса с 'занимателями мест'.
Мы пошли пешком. Стоило нам отойти с километр от места туристского бума, нас зазвали на кофе. В Эфиопии это, вероятно, самый малоценный продукт, который готовы приготовить всем желающим. К сожалению, его наливают таким микро-количеством, что наесться им невозможно. И сахара нет. Кстати, сахар на севере Эфиопии дорогой, и цена килограмма кое-где превышает один доллар.
Вскоре после кофе застопили легковушку и в её кузове с арматурой вернулись в Бахр-Дар. На базаре угостились бананами за 2.5 быр кило и пошли в политех, откуда мы должны были съехать ещё утром, по завету декана Гзачо. В нашем домике сидел Грил, так и не вылечивший свою чесучую ногу, и беспокойством своим заставлял её чесаться ещё более. Попрощались со студентами (с деканом мы попрощались ещё вчера) и пошли на выезд из Бахр-Дара.
Город Бахр-Дар завершался мостом через Нил, который, как вы помните, прямо здесь вытекал из озера Тана. Кстати, озеро было полно грязной и мутной воды. Монастыри на островах мы решили не посещать, подумали, что если уж какие святые постройки посещать, так это Лалибелу.
Лалибела — всемирная достопримечательность. В этой горной деревушке, на высоте 2700 метров выше уровня моря, ещё в XII веке были высечены из скалы монолитные церкви. Это единственные в природе церкви, выдолбленные из целиковой скалы, без кирпичей, гвоздей, брёвен, без шлакоблоков и прочих составных вещей. Эти церкви в Эфиопии самые знаменитые.
Добраться в Лалибелу непросто: нам предстояло поехать опять на север, в сторону Гондара, там, у посёлка Верота, свернуть направо, на трассу, перпендикулярную основной, по ней проехать ешё километров двести и там свернуть на ещё более глухую дорогу на север, которую вообще только недавно продолбили, а до этого все в Лалибелу добирались самолётом или пешком. Но, несмотря на такую удалённость, мы решили посетить это чудо мировой архитектуры и туда сейчас направлялись.
Но направлялись мы туда не все. Кактус, одолеваемый желудочными и прочими болезнями, решил поехать поскорее в Аддис-Абебу: там, по слухам, был большой русский госпиталь, где, вероятно, могли подлечить Кактуса и всех желающих. Поэтому с Кактусом мы попрощались, и он поспешил в столицу, а мы впятером поехали в Лалибелу без него.
Перейдя мост через Нил, мы покинули Бахр-Дар и оказались в селении Тис-Аббай. Кстати, на местном языке Аббай и есть Голубой Нил, а слово Бахр в Эфиопии, как и в арабских странах, обозначает любую большую воду, будь то море или озеро, или тот же Нил.
Как только мы попали в Тис-Аббай, нас опять, как и в любом эфиопском населённом пункте, окружили любопытные эфиопы, взрослые и дети. Мы шли на восток, желая от них избавиться, а они шли рядом, ехали на велосипедах, бежали, просили наш адрес, кричали 'ю-ю-ю-ю-ю!' и надеялись на какое-нибудь ответное внимание.
'Вот ведь какие бездельники, — обсуждали мы между собой их недостойное поведение, — некоторые даже английский язык знают, и нет бы в гости позвать, на ночлег, или накормить! Так нет же — только ю- ю-ю-ю и никакой пользы!'
И вот, когда некий молодой англоговорящий эфиоп на велосипеде стал слишком сильно интересоваться, куда мы идём, мы сказали, что идём к нему домой и будем у него дома ночевать. Тот немного посмущался, но всё же повёл нас к себе домой, а мы почувствовали себя экспериментаторами.
Этой ночью эфиопы отмечали свой религиозный праздник, который внешне выражается в сжигании крестов. В каждом христианском городе и деревне на площадях устраивают кресты из дерева, прутьев и соломы, и в полночь их поджигают. Сжегши крест, на другой день эфиопы предаются радости, а кто имеет возможность — обильному питанию и пьянству. Вот сегодня как раз эфиопы на улицах сооружали кресты для сжигания, и мы наблюдали их.
Дом, куда нас привёл хозяин, оказался не хижиной, а нормальным домом, кубической формы. Стены его состояли из глины и соломы, крыша была металлической, а внутри были даже несколько электрических лампочек, стулья и два старых дивана. Хозяйка дома, мама пригласившего, сварила нам картошку, предварительно нами же купленную. Мы поели и завалились спать, радуясь, что так просто оказалось напроситься к эфиопу на ночлег.
Ночью спалось не очень хорошо — мы все чесались. Как позже прояснилось, в доме были клопы и блохи. Они заползли в наши рюкзаки и спальники и впоследствии проехали на нас автостопом несколько сотен километров. Только к Аддис-Абебе нам удалось избавиться от них.
Наутро Гриша Кубатьян решил покинуть нас и отправиться в эфиопскую столицу вслед за Кактусом, чтобы вылечиться там от шарообразности живота и других непонятных болезней, симптомы коих начались у Гриши ещё с Судана.
Мы же, оставшиеся четверо, сохранили желание посетить уникальные церкви Лалибелы и поехали по трассе на север (в сторону Гондара) до посёлка Верота, чтобы там, на повороте, высиживать дальнейший транспорт.
Как читателю уже ясно, основная гравийная трасса Гондар—Верота—Бахр-Дар была насыщена машинами, которые проходили несколько раз в час, а вот перпендикулярная ей дорога Верота—Велдия оказалась куда глуше. Машины здесь проходили не каждый час, и порой мечтали о деньгах. Мы долго сидели и высидели грузовик до следующего города Дебре-Табор.
Прохладный Дебре-Табор, находившийся среди живописного леса и гор, был бы вполне уютным городом, если бы не ю-ю-юкающие дети. В воротах некоего заведения, похожего на госпиталь, сидели цивильные эфиопы и отмечали праздник сжигания крестов. Увидев иностранцев, они зазвали нас к себе и угостили кофе, чаем и эфиопским кислым пивом. Даже я попробовал его, хотя и не имею пристрастия к алкоголизму. На вкус и цвет — нечто типа перестоявшего кваса.
Вечером полил холодный дождь. Машины останавливались, но оказывались локальными и деньгопросными. Под вечер некий грузовик предлагал взять нас до Лалибелы всего за 10 быр с носа, однако мы решили отказаться от его услуг и дождаться бесплатного транспорта. Но его так и не было, и мы пристроились к одному из местных жителей во двор. Поставили там палатки и развели костёр. Местный житель был слегка англоговорящий и разрешил нам это.
В темноте, увидев костёр, вокруг нас собралось множество эфиопов. Они все были одеты в одеяла и шорты (одеяло на верхней части тела, шорты на нижней), многие месили грязь босыми ногами, другие, богатые, были обуты в сандалии из шин. Почти все они держали в руках палочки, непонятно для чего, может для погоняния детей или коров. Они стояли и молчали, глядя на костёр, и наши попытки занять их делом (принести нам инжеру, хлеб и т. п.) не увенчались успехом: никто не реагировал. Мы готовили еду, а эфиопы стояли и молча смотрели на это из темноты. Их было не меньше пятидесяти человек, среди них были и взрослые (мужского пола), и дети.
— Почему все эти люди стоят и смотрят на нас? Они никогда не видели огня? — спросили мы хозяина, во дворе у коего мы пребывали. Но хозяин тоже промолчал.
Мы для них — некие инопланетяне. Совершенно из другого мира. И они для нас тоже. Стоят и смотрят. Первый и последний раз в своей жизни они видят белого человека, так сказать, 'в природе', а не за стёклами проезжающего мимо джипа. Но хотя мы для них — единственное чудо в ежедневно одинаковой жизни, — я уже устал быть ежедневным объектом зоопарка! Неожиданно я выхватил из костра огненную палку и, размахивая ею, закричал:
— Р-р-р-разойдись!! Па-а-а домам!!
Наверное, я зря проявил такую резкость, потому что эфиопы вмиг испуганно побежали в разные
