мошки не успевают догадаться, что это мы «AUTAN» применили, и лезут в нос, в глаза, в уши, в рот и другие отверстия. В процессе автостопа невозможно было удержать взгляд на водителе, поскольку ежесекундно в глаза лезли сии насекомые. Пришлось на лицо одевать сеточки, а это ухудшает автостоп: я водителя вижу, а он моё лицо — нет.
Уже приблизившись к своей цели, поймали «Уазик», который довёз нас один километр до Невера и провёз нас через половину оного.
Невер был хитрым посёлком, протянувшимся на север, вдоль магистрали, километра на три. Обыкновенные деревенские домики. Перед каждым домом на улицу выставлены одна-две железные бочки литров на двести каждая. Колодцы в этом посёлке не предусмотрены, воду развозят машинами.
Пройдя пешком до конца посёлка, мы остановились, ожидая машин. На север уходила 1200- километровая трасса Невер-Якутск, трасса общесоюзного значения, представлявшая собой пыльную грунтовку. Вскоре появился местный грузовик, мы застопили его и поехали в кузове.
Поездка по якутскому тракту в кузове грузовика напоминала езду в бомбовом отсеке самолёта. (Мы не летали в бомбовом отсеке самолёта, но трясло и подкидывало очень сильно.) Подпрыгивая в кузове, мы размышляли о том, достигнем ли мы к вечеру Тынды. Дорога отнюдь не предрасполагала к быстрой езде. Недаром АЯМ назывался прежде «верблюжий тракт». Когда, в начале XX века строилась эта дорога, грузы на золотые прииски доставляли при помощи верблюдов. Да и теперь машинам на этой раздолбанной дороге явно не место.
Наконец, нас высадили у стелы «Тындинский район» (Невер относится к Сковородинскому району), и машина свернула куда-то в лес.
У этой стелы мы провели часа полтора. Проехало всего несколько машин, причём каждая поднимала за собой тучу пыли. Наконец, в кузове другого грузовика мы достигли Соловьёвска — посёлка, которому, судя по въездному плакату, недавно исполнилось 130 лет.
За 130 лет в Соловьёвске машин образовалось не очень много. Нам посоветовали договариваться с неким джипом, который якобы шёл на Якутск. Мы встретили джип на бензоколонке. В нём содержалось двое загорелых якутов, которые не имели денег и пытались купить бензин на 1200 км бесплатно или в долг. Это им не удалось, и, за отсутствием бензина, они и нас не взяли. Затем якуты принялись ездить по посёлку (видимо, одалживать бензин), а мы вышли из посёлка и стояли на трассе. Машины проходили редко, раза два в час, и нас брать не хотели. Заскучав, мы пошли пешком, выбирая место для ночёвки, и выбрали его не очень удачно.
Выбранное место находилось на склоне оврага среди леса-бурелома. Отчего мы выбрали это место, — не помню. Это было самое поганое место для ночёвки. Комары и особенно мошки нас кусали чрезвычайно интенсивно. Река, на берегу которой мы мыслили себя находящимися, оказалась ещё метрах в ста ниже по склону; спуститься к ней и подняться затем вверх заняло у меня около получаса, вода в реке оказалась мутная и грязная. (Причину этой мутности мы узнали позже — это старатели перелопатили почти все реки в этом районе, моя золото.) Наконец приготовили чай на примусе и уснули, недовольные.
Утром ещё и дождь начался. Злеющие и мокреющие, мы собрали палатку и выскочили на грязную, пустынную трассу.
Иногда я удивляюсь спокойствию своего напарника. Вообще, я человек нервный, и в подобных случаях начинаю ворчать, злиться и иными способами проявлять недовольство. Андрей всё переносит спокойнее, хотя, я думаю, ему так же мокро, как и мне.
Восток делает людей ругливее. Порой и сейчас, спустя три месяца, в Москве, поскользнувшись на ровном месте, я обругаю гололёд и окружающие явления, и только потом вспоминаю, что я не на востоке. Андрей же, однако, даже не ругается, за что ему и спасибо.
Иногда, в холодных климатических условиях, чтобы найти выход скопившейся энергии, я провоцирую небольшую потасовку, стараясь поколотить Андрея, на что он отвечает мне тем же. А вот серьёзных конфликтов за два с половиной месяца у нас ни разу не было. Думаю, что с Андреем мне крупно повезло.
К счастью, всего через час нас подобрал проезжавший на «Уазике» начальник артели старателей (уже седеющий, но бороды не имеющий мужчина лет 55-ти) и повёз нас к себе в артель — он хотел нас накормить. Артель располагалась не на самой трассе, а в стороне от неё. Свернув, минут двадцать мы ехали по тряской узкой грунтовке в коридоре густого леса (ветки прямо нависали над нами, и двум машинам было бы не разъехаться) и слушали воспоминания водителя о жизни. Он сказал, что видел нас на трассе ещё накануне, в районе Невера, но не мог взять, так как вёз золото. Ну, а сейчас — пожалуйста.
— В первый год, когда я приехал на Север, работал я в Якутии, в N-ском районе. И вот, я ещё непривычный был, а зимой как прихлопнуло — семьдесят градусов мороза! Одно хорошо, ветра нет. И вот живут же! А в апреле уже распогодилось, до -40 днём было, и ветра никакого. Так во дворе можно было по пояс голым ходить: солнце, и снег повсюду, отсвечивает, ярко так, слепит аж. Ходить можно, но только в тень зайдёшь, сразу, как ошпаренный, выскочишь: сорок градусов мороза! И вот, загорел весь, к маю. Друзья приехали, удивляются: где это ты так загорел?
Я ехал и думал: не преувеличивает ли водитель? И про себя решил, что если и преувеличивает, то немного. Я читал, что -70 (и ниже) в Якутии бывает, но редко, ну а -60, -62, особенно в Оймяконском районе, бывает каждый год. Неожиданно было лишь явление загорания при столь низкой температуре, но проверить слова сии мы не могли.
Узнали мы также, что в этом районе золото моют уже больше ста лет, многократно перемывая одну и ту же породу. Техника улучшается, и те отвалы, где содержание золота казалось низким (нерентабельно было перемывать), — с улучшением техники перелопачивают ещё раз, потом ещё, и ещё… Поэтому здесь все речушки мутные. Узнали, что каждая артель переползает с места на место, и, если ехать далеко, все избушки и постройки бросают. Дешевле новые построить, чем старые разбирать и перевозить по бездорожью.
А вот и приехали в артель. Проскочив запрещающий знак («STOP! ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА!») и переехав вброд мелкую речушку, оказались на месте. Шёл дождь, было довольно прохладно, даже мошка куда-то попряталась. Посреди леса, на берегу речки, стояло несколько деревянных домиков: столовая, ещё два жилых дома и туалет. В столовую и привёл нас водитель, оказавшийся начальником артели, сказал повару: «Накорми мужиков!» и уехал по делам, пообещав заехать через часик и вернуть нас на трассу. В столовой было тепло, полутемно, стояли две деревянные лавки и деревянный длинный стол, пахло едой, которая варилась в этом же помещении. На огне большой печи стояла большая кастрюля с супом (газовых, и, тем более, электрических плит там не было). В столовой, кроме нас, было только два человека: повар и один питающийся. Люди казались загорелыми из-за отсутствия освещения. Повар мягко ругал питающегося, за то, что он только и делает, что питается, а последний, насыпая в кружку с чаем сахар из огромной миски, отвечал, что он работает тоже вполне усердно.
Нас накормили супом, хлебом, чаем и дали еду в дорогу — в «северном» ассортименте: четыре больших пачки чая, штук пятнадцать коробков спичек, хлеб и консервы. От сигарет мы отказались. Сам процесс добычи золота мы не видели и не просились его смотреть, предполагая, что раз не показывают — значит, секрет. Выпив (на двоих) восемь кружек чая, мы сели на крыльце дожидаться появления начальника.
Вскоре начальник появился, посадил нас в свой «Уазик» и отвёз на трассу, а сам поехал назад, в Невер.
…Дорога на север, о которой наш предшественник, мудрый Пожидаев, написал в письме: «До Якутска пролетишь со свистом», — не соответствовала нашим мечтам о ней. Так как в Новосибирске я забыл свою штормовку, от дождя пришлось заворачиваться в тент. Машин было мало, они не всегда останавливались, а некоторые, даже остановившись, искали повод отказать непрезентабельным путешественникам. Мы
