перевозки одной тонны груза по БАМу очень высока, потому что на неё «накручивается» стоимость содержания всей трассы, амортизация всех сложных и дорогих сооружений — тысяч мостов, десятков роскошных вокзалов, обслуживание многочисленных тоннелей и локомотивных депо. По сложности, по стоимости постройки, БАМ, видимо, занимает одно из первых мест в мире, и всё это — ради одной пары пассажирских поездов и нескольких товарных в сутки.
Если же кусочки БАМа перейдут разным железным дорогам, то неприятная обязанность ремонтировать мосты, менять рельсы, отапливать вокзалы, обслуживать депо и кормить кучу народа перейдёт на более протяжённые и богатые железные дороги Сибири. Себестоимость перевозки одной тонны груза уравняется: возить грузы по Транссибу станет чуточку дороже, а по БАМу — значительно дешевле.
Машинисты, с которыми мы общались, относятся к расформированию БАМа по-различному. Одни — романтики: им жаль, что стройку века и песню их молодости «растаскивают». Другие — прагматики: на Транссибе, говорят, зарплата вовремя.
Из Хани на рабочем поезде (из одного вагона) едем в Чару. Уже на подъезде к Чаре появился человек, сказавшийся проводником, и что-то спросил. Мы отвечали, что нет денег, и он, недовольный, ушёл.
А вот, собственно, и Чара. Это совсем небольшой оплот цивилизации среди гор; прямо за посёлком — заснеженные, запрятанные в облака вершины Кодара. В посёлке — два десятка пятиэтажек и большой вокзал.
Станцию и посёлок Новая Чара строили казахи. Многие из них до сих пор живут здесь; но много и русских. Мы узнали, что в Новой Чаре из 1500 человек взрослого населения 150 милиционеров, 60 работников ВОХР, а остальные, преимущественно, железнодорожники.
Наш хлеб имеет свойство кончаться. Вернее, уже кончился. Составов на запад в ближайший час не ожидается; решили попросить хлеб, потом сварить на вокзале кашу и позавтракать. Стучимся в одну из квартир, выходит молодая женщина в полосатом халате, казашка.
— Здравствуйте! Дайте, пожалуйста, четвертушку хлеба. Мы путешественники, из Магадана в Москву возвращаемся, деньги кончились, на перекладных едем.
— Ой, ну заходите!.. Вот, у нас только такой хлеб (достаёт лепёшку), да проходите, я вас кашей накормлю.
Квартира выглядела довольно бедно, стены голые, на входной двери нет замка, по квартире бегают два любопытных малыша, примерно двух и трёх лет. Женщина провела нас на кухню и наложила две больших тарелки варёного риса.
Оказалось, недавно один её знакомый возвращался в Чару из Кисловодска тоже таким способом, на перекладных. Вообще, метод довольно распространён. Мы оперативно питаемся, получаем в дорогу лепёшку и горсть конфет: «Берите-берите!»
Два малыша изучают нас, бородатых «дядь».
Благодарим, прощаемся, уходим. На вокзале справляемся в диспетчерской: пока ничего, днём будет рабочий поезд на Куанду (тот самый состав, который нас привёз в Чару). Сидим в кафе, заварили чай, пишем письма в Москву.
А вот и рабочий поезд на Куанду, уже знакомый нам проводник. «Опять бесплатно?» — «У нас денег нет!» — «Ага, знаем вас, в кафе сидели!» Не вдаваясь в объяснения, что, мол, мы в кафе бесплатно сидели, мы покинули поезд. Машинист тоже отказался брать нас, хотя только что взял двух пожилых людей (видимо, железнодорожников).
«Ну что ж, если люди перемещаются, значит, они и бесплатно перемещаются», — решили мы и пошли искать товарные поезда. Вот один товарняк уже сформирован, и неторопливый обходчик идёт с молотком вдоль состава: стук! бац! стук! Холодные заснеженные горы высовываются над посёлком, тихонько посмеиваясь себе в облака.
А вот и тепловоз — вылез из депо, лениво переползает с рельсы на рельсу, притормаживает — явно хочет прицепиться к составу. А может, он идёт «резервом», т. е. без вагонов? Ну, да сейчас спросим.
— Добрый день! Вы на Куанду идёте? — ноль внимания. –
Извините, вы на Куанду? На запад идёте?! — Машинист затворил окошко и переговаривается с кем-то по телефону. Вот, положил трубку… — Добрый день!! Можно с вами поговорить!! Тук-тук!!
— Здравствуйте, ваши документы, — вылезает сбоку зелёный рукав с удостоверением. (А, охранники. Пожалуйста.)
— Откуда, куда едете? Вы знаете, что в локомотивах ездить за-пре-ще-но! Ваши проблемы. Пешком идите. Это ва-ши-про-бле-мы. А я почём знаю? У нас уже два вагона вчера разворовали. Почём я знаю, что у вас в рюкзаках? Наркотики? Холодное оружие? Нож покажите. Ну, нож, которым вы хлеб режете. Нет, меньше десяти сантиметров — это не холодное оружие. Всё равно, садись, поехали.
И вот, подпрыгивая по ухабам, едем на «Ниве» к ВОХРам. После того, как вчера разворовали два вагона, машинистам было предписано стучать на всех, кто пытается проехать в тепловозе. И наш машинист не просто по телефону звонил, он информировал. Итак, зафиксировав время поимки — 14.40, мы мысленно попрощались с товарным поездом и объявили самим себе, что у нас отдых и мы едем к охранникам в гости.
В домике у ВОХРов нас встретили неприветливо, изучали наши документы и составляли протокол. Но, следуя за течением нашего рассказа, ВОХРы потихоньку сменили гнев на милость и принесли нам пакет еды в составе: сало («украинский наркотик», как они сказали), чай, хлеб, сахар, масло, лук, чеснок.
Женщина, сидевшая за столом и составлявшая протоколы, узнав, что мы из Москвы, обратилась к нам с неожиданной просьбой:
— Вот, мальчики, у меня к вам будет просьба. В Москве, у себя, посмотрите, в каком веке, в каких годах, в Лондоне существовала фирма «Fobias» (или «Tobias») — изготовление часов. Посмотрите какие- нибудь каталоги, у вас, в Москве, это просто. Я продать их хочу, а сколько они стоят, не знаю, и у нас, в Чаре, сведений таких нет. Как узнаете, напишите!
И она вручила нам листок со своим адресом.
Домик ВОХРов содержал несколько помещений: «протокольную» комнату, где составляют всякие документы и протоколы, обшарпанную кухню с одной электроплиткой и тремя чашками, «комнату отдыха» с твёрдыми спальными топчанами и комплектом шахмат… Нас отвели на кухню, где мы пили чай и дожидались, когда наша судьба окончательно будет решена. ВОХРы должны были сдать нас в милицию, но процедура сдачи затянулась, и только когда мы уже слопали добрую треть подаренных нам продуктов, за нами пришли.
— Ну что, путешественники! Пешком надо ходить! — изрёк народную мудрость прибывший милиционер. — Пошли, будем разбираться. Что, не читали административный кодекс? «Самовольный проезд в грузовых поездах…» Идём, на вокзал идём.
Милиционеров на вокзале было два: толстоватый (приведший нас) и худощавый (начальник). Вместе они взялись доказывать, что в поездах (грузовых) ездить нельзя. Впрочем, нас поймали не в процессе проезда, а только при попытке поговорить с машинистом; и даже проезд с согласия машиниста явился бы нарушением машиниста, а не нашим. Но мы и не оправдывались: в любом случае оштрафовать нас было невозможно. Единственная мера исправления, которую к нам применили — это поручение помыть ментовку. Ментовка, замечу, была грязная, мы раз двадцать меняли воду в ведре, и она тут же становилась грязной от тряпки, которой мы мыли полы.
Пока мы ходили туда-сюда из ментовки в туалет и обратно с вёдрами воды, мы привлекли внимание сотрудников станции, у которых мы утром узнавали, когда пойдут товарняки. Железнодорожники жалели
