Из его груди раздался то ли всхлип, то ли вздох удивления… или даже смятения. Он помотал головой; настороженный взгляд заблудился в ветвях дуба. Демьян напрягся, сжал кулаки и звучно стукнул ими по стволу. Демьян задрожал, лоб покрыли капли пота. Его скрутила судорога, и он тяжело упал на колени, судорожно хватая ртом воздух.
— Демьян! — на выдохе крикнула я, но он выставил вперед руку, словно говоря: «не подходи».
Но я проигнорировала предупреждающий жест и, опустившись перед ним на колени, обхватила его лицо ладонями, разворачивая к себе. У меня сердце защемило, потому что оно перекосилось от нестерпимой боли, и его горло исторгло бессловесный крик невыносимой муки.
По коже Демьяна пробежала рябь света, он вспыхнул, как лампочка, и исчез.
Я тупо смотрела на свои ладони, между которыми еще секунду назад было его лицо и, как удар молнии, пришло понимание.
— Я… убила… — я попыталась сглотнуть слюну — … Демьяна…
Боль на мгновение ослепила меня. Я упала на влажную траву, чувствуя себя раздавленной и мелкой, ощущая сотни глаз следящих за мной, и хватило несколько секунд, чтобы понять, что произошло, и волна вины захлестнула меня. Невнятный шум, смешавший перепуганные голоса и крики сменила тягучая тишина. В груди стало пусто и темно. Мир в своих красках внезапно померк для меня. Все стало серо, уныло. Полное осмысление того, что я сделала, уничтожило меня.
Дальше, как в тумане.
Каким-то отдаленным уголком разума я уже понимала, что моя жизнь никогда не станет прежней. Вина терзала меня, кромсала и без того израненную душу.
Меня втащили в машину «скорой помощи», в то время как я выкрикивала ругательства. Все присутствующие сочувственно, но с любопытством, следили за этим, наверняка, решив, что я тронулась умом. Врач придавил меня к носилкам и держал, пока не подействовало успокоительное, только тогда я прекратила с ним бороться.
Продолжая всхлипывать, я лежала и скулила, как побитая дворняга. Не хотелось думать, говорить, даже жизнь в тот момент потеряла смысл. Хотелось одного — побыть наедине со своим горем и выплакаться. Не знаю, сколько я пролежала так, позволив вине грызть мою потрясенную душу. В груди разверзлась огромная пульсирующая бездна, заполнить ее уже ничто не сможет.
Чувства не слушались, не поддавались контролю. Я даже не пыталась вытереть слезы, они продолжали бежать по щекам, стекая под широкий воротник пиджака Демьяна. А дождь моросящей влагой покрывал лицо. Или это слезы?
Я не обращала внимания на окружающую действительность, ни когда меня на носилках втаскивали в машину, ни по дороге в больницу.
Меня привели в чувство, довольно долго я лежала на софе процедурного кабинета, отрешенным взглядом уставившись в потолок, слушая диагноз — нервное истощение, и настояния на госпитализации. Мне было безразлично, куда поместят мое тело — это всего лишь оболочка. Это то, что осталось от меня.
Не помню, как оказалась в палате.
Я знала, что Стас с Катей стоят рядом, поэтому отвернувшись, закрыла глаза. Стас — последний человек, которого я хотела бы видеть. Пусть он не знает, но предсказание именно его смерти толкнуло меня на поступок, приведший в движение то, что имело катастрофические последствия. Желание спасти ему жизнь ослепило меня, вытесняя доводы разума.
— Уйдите, — с дрожью в голосе попросила я.
Пиджак еще сохранял запах Демьяна. И я судорожно вдохнула его, задерживая в легких.
— Я не могу, — тихо сказала Катя. — Я останусь с тобой.
Я попыталась покачать головой, но вышел нечеткий кивок.
— Спасибо тебе, — она коснулась моей щеки и порывисто обняла. — Большое спасибо, все мы в долгу перед тобой.
Но я не слушала ее. Мне нужно в Навь. Я должна убедиться, что с Демьяном все в порядке! Хотя понимала, что с ним далеко не все в порядке! Поэтому я упрямо отвела Катькины руки и осторожно встала.
Стас держал в руках листок бумаги, где размашистым подчерком врач выписал рецепт, и все так же, не произнося ни слова, подошел ближе, положил руки мне на плечи, настойчиво укладывая обратно на кровать. Какой ужасно длинный день. Всего пару часов назад я торжествовала, совершив просчитанный и ловкий ход. Теперь Стас жив, а Демьян…
— Уйдите, — повторила я.
Наверное, не стоило так откровенно им грубить, мне было так больно, что о чувствах других я думала в последнюю очередь. Катина стервозность, предательство мужа — все меркло перед чудовищностью моего поступка.
— Я не знаю, что с тобой происходит, но мы все решим, — заявила Катя. — Ты, естественно, мне сейчас не поверишь, но бывают ситуации пострашнее.
Я едва ли улавливала смысл произнесенных ею слов, перед глазами то и дело всплывал образ Демьяна. Она сказала «пострашнее»?!
— Пострашнее? — прошелестела я, чувствуя, как влажные глаза широко распахнулись.
Меня затрясло, руки сжались в кулаки. Несколько секунд я содрогалась от частых панических хрипов.
— Лина, успокойся, все хорошо, — Стас попытался меня обнять, за что был вознагражден яростным взглядом.
— Уйдите, — прошипела я, не имея желания выслушивать их. Мне нужно свыкнуться с мыслью, какой ценой они остались в живых. Это слишком больно, слишком несправедливо. Это слишком для одного человека.
Все, что меня окружало, было насквозь пропитано фальшью и недомолвками. В моей жизни начался новый этап. Этап всепоглощающей вины, пропитанный сомненьями, подозреньями и болью.
Оставить в прошлом сожаление и раскаяние я не могла. Это то, с чем мне придется жить, мое наказание, наглядная демонстрация череды совершенных ошибок, приведших к катастрофическим последствиям.
Я почувствовала нечто вроде радости, только очень вялой, когда Стас с Катей вышли из палаты. Но в ту ночь я не сомкнула глаз. В палате тихо посапывала соседка, позабыв выключить телевизор. Тихие голоса, вылетающие из динамика, не смогли отвлечь меня от мрачных мыслей.
Если бы это было в моих силах, я бы попыталась навсегда забыть об Играх, затеянных Чертом. Никогда не говорить о них. Сделать вид, что все это было просто дурным сном. Но, несмотря на яростное желание, разумом я понимала — финал далеко впереди.
Сон бродил по городу, заглядывая в уставшие окна домов. Но вместо того чтобы спать в своих кроватях, жители города высыпали на улицу, упиваясь завораживающим зрелищем.
Гомон на улице проникал сквозь открытые окна, вспышки фотоаппаратов, возбужденные переговоры, все это было за пределами моего мира, который неожиданно отделился от реальности.
Лунный свет, лившийся из окна, прочертил полоску вдоль моей кровати. В палате работал телевизор. Эфир гремел сенсациями: землетрясения, цунами, проливные дожди на Юге Франции. Заморожена работа пятидесяти аэропортов.
В город потихонечку съезжались журналисты, экологи, экстрасенсы, уфологи, выдвигая различные, порой нелепые гипотезы. Местные власти придерживались версии — расширение озоновых дыр, что активно оспаривалось учеными.
Рассматривалось все: от экологической катастрофы до происков инопланетян. Священнослужители призывали людей одуматься, покаяться в своих грехах и встать на путь истинный. Ими рассматривался единственный, по их мнению, верный вариант — апокалипсис, что больше соответствовало сути.
Действие успокоительного заканчивалось, и боль раскатами пронеслась по венам. Я не знала, что может быть так больно! Я плавилась от горя, горела живьем. Хотелось кричать, рвать на себе волосы. Я
